Змей принес цветы. Настоящие, живые, белые, с красивыми ажурными лепестками, испускающими благоухание. Хосе обернулся на шорох, выдавший Медичи, замершего на пороге, и глядящего на спящую девушку. Оберточная бумага еще раз тихо хрустнула под пальцами мужчины.
-Это от команды, - шепнул, склонившись к Хосе Джанфранко, - я не знаю, что она любит, а мешать тебе не хотелось.
Хосе не торопился отрывать взгляда от пронзительных синих глаз Змея. Оставив латино с его беллой наедине, как только ту освободили от части трубочек, введенных в легкие и трахею, Медичи удержал рвущихся внутрь близнецов, успокоив и обрадовав вестью. Крид с Фрейей и Христианом, прибыв как только шумные Эвансы донесли до них новость, долго шептались в коридоре. Наконец решили, что порадовать Эвелин смогут цветы. Крид сунулся было в палату, удерживая за спиной шушукающихся Томми и Джерри, поглядеть как обстоят дела. И снова ощутил как горло стискивает невидимая рука. Эвелин выглядела измученной и крайне слабой, но взгляд, замерший на латино, был полон разума и чего-то такого необъятного, что Крид замечал порой и в глазах Фрейи Крисс. Хосе, не обращая внимания на светловолосого доктора, колдующего над аппаратурой, прижимал к губам руку девушки, с жаром говоря с ней.
Доставку и выбор цветов взял на себя Медичи: Змей с присущей ему безапелляционностью оповестил гладиаторов о том что сам займется этим поручением. Теперь же небольшие, белые с продолговатыми золотистыми полосками, цветы легли рядом с рукой Хосе. Джанфранко опустился в кресло, отводя взгляд от бледного лица девушки.
-Это арголиды,  - пояснил Медичи, - мне показалось, Эвелин они понравятся, они любят прохладу. Как она?
-Уснула, - молодой мужчина осторожно погладил лепесток, потянувшийся вслед  за его пальцами тонкими зелеными усиками, - слишком слаба. Доктор Ян не спешит делиться мыслями, - криво усмехнувшись, прибавил латино, - меня тоже выставили на время осмотра. Змей? - Окликнул Хосе неподвижную фигуру в кресле. – Спасибо за то что был с ней и не дал мне свихнуться.
Джанфранко прикрыл глаза, чуть заметно качнув головой. Ощущения не выражаются словами, их трактуют поступками, взглядом, мыслью.
-Не стоит, - негромко ответил мужчина, - это меньшее, что я бы мог сделать.
Оба замолчали, каждый думая о своем. Хосе замечал взгляды, бросаемые Зборовским на приборы, пока его не вывели из палаты девушки. Слушал дыхание Эвелин, сжимал её пальцы и думал о своей прежней жизни. О периоде, проведенном в Турнире. О их совместной жизни между боями. И гнел прочь тревогу и мысль о будущем. Думать, что Эвелин вновь придется выйти на Арену, заставляла Хосе испытывать тревогу и боль.
О чем думал Медичи, вряд ли бы взялся утверждать даже самый искушенный провидец. Вероятно о взаимоотношениях между людьми. Вероятно вспоминал собственное прошлое. Может быть даже позволил смутной тревоге и образу на краткий миг выстроиться в стеклянно-хрупкую, прозрачную мечту, живущую меж двух ударов сердца. Змей никого не впускал в свой мир. Но мир мог впустить Змея, дав ему шанс быть как все. Пусть даже на ограниченном пространстве.
Джанфранко отлучился из палаты, чтобы вернуться с подносом, захваченным для Хосе из столовой. О пище латино начисто забыл. Как и об окружающем мире. Тяжелейшие четыре дня не прошли бесследно. Складки у губ не хотели разглаживаться, Хосе по-прежнему не особенно охотно шел на контакт с остальными гладиаторами, забывая про сон и отдых. Для молодого мужчины мир сузился до четырех больничных стен, и слабого дыхания любимой. За взгляд, за каждый стук сердца он благодарил Всевышнего, давшего его белле еще один шанс.

- Нет, мистер Ллойд, - Габриэль Анжело поднял взгляд от, сложенных на столе кистей рук. Правитель помолчал, прежде чем ответить. Но когда заговорил, каждое слово было точно выверено. - Я не знаю, что значит выиграть Турнир. Но я знаю людей, их натуру, сущность. Ваше право поступать с вашими гладиаторами как вам заблагорассудится, но задайте себе тот же вопрос, который задаю себе я.  Вы говорите, что хорошо разбираетесь в людях, Джон? Вы даже уверены, что способны их изменить? Но человек, такой как мистер Суарас, по-прежнему остается бывшим предателем. Вам не хуже меня известно, что человек, которого можно купить – не стоит ничего. Вы готовы доверить ему еще раз? Подпустить к себе? Вы стараетесь верить людям. Но задайте себе вопрос, господин Ллойд - вы сможете верить Эвелин Штрауб? Изменить натуру этой  женщины? Жизнь на Аренах не изменила ни её внутренности, ни её склонностей. Вероятно она стала более человечной, но при первом же удобном случае убийца в ней просыпается и наносит удар. Свидетельство тому два дерзких убийства, не скрываясь, при повышенной мере безопасности и дополнительных отрядах секьюрити.  Провокация драки, и снова убийство – в этот раз не её руками, но без сомнения не без ей участия. Нет, господин президент, жизнь её не изменила настолько, чтобы ей можно было доверять безоговорочно. И в том, что она по каким то причинам до сих пор держит в тайне известную ей информацию о вашем втором облике, я склонен видеть лишь недобрый умысел. Впрочем, как я слыхал, она в крайне тяжелом состоянии, чтобы можно было всерьез опасаться за сохранность информации. Окончательное решение, касательно судьбы этих двух людей  остается за вами, Джон, но прежде чем вынести суждение, подумайте. Хорошо подумайте.

Кабинет, ставший теперь практически личными владениями доктора Зборовского, выглядел точно настоящее логово ученого мужа. Письменный стол с аккуратными стопками журналов и карточек, медицинские приборы непривычного вида, о назначении которых даже не хотелось задумываться, ручки, карандаши, стило и планшет для заметок. Указав мужчине на кресло, Ян опустился во второе, складывая руки на животе, и переплетая пальцы. Хосе вперил в доктора немигающий, тревожный взгляд.
-Говорите! - Не выдержал затянувшейся паузы молодой мужчина, стиснув подлокотник. Кончики смуглых пальцев впились в кожу кресла, кровь отхлынула, настолько сильно латино сжимал подлокотники, чувствуя поднимающуюся тревогу. - Вы хотели поговорить об Эвелин? Что-то не так? Ей становится хуже?
Зборовский поморщился, призывая латино успокоиться: как правило, все страдающие родственники и близкие пациентов проявляют нетерпеливость и склонны воспринимать любую попытку врача завести разговор о близком им человеке как дурные известия. Мистер Суарас, коего было нелегко выдворить из палаты на время проведения обследования гладиатора Штрауб, не желал расставаться с белокожей девушкой ни на миг, подчиняясь лишь достаточно резким и безоговорочным приказам Зборовского оставить его наедине с пациенткой.
-Нет, - голос Яна с профессиональной бесстрастностью немного снял напряжение, - состояние мисс Штрауб достаточно удовлетворительное на данный момент для человека в её положении. Покой и отдых, а так же молчание ей сейчас показаны более чем лекарства.
Хосе выдохнул, не скрывая облегчения, вспоминая ужас первых суток. Лечащий врач произвел переливание крови его белле, и был неприятно удивлен повторным обширным кровотечением, открывшемся из поврежденной артерии. С таким трудом откачанная из легкого кровь, вновь наполнила опавшие ткани, заставляя врачей суетится и готовить аппарат для стимуляции сердца  и дыхания. Хосе сходил с ума за дверью палаты, не имея возможности ни помочь, ни узнать, что происходит с его беллой. Лишь позже он узнал, что организм девушки отторг введенную кровь. Положение вновь стало критическим. Организм белокожей сопротивлялся попыткам медиков; Эвелин погрузилась в глубокое, бессознательное состояние, граничащее с комой. Специальный раствор, вводимый в вену, поддерживал в ней жизнь, не приближая ни к одному из рубежей. Зборовскому удалось больше: ознакомившись с медицинской картой девушки, и проведя осмотр пациентки, Ян провел переливание крови, взяв на сей раз кровь некрииса. Отторжения не произошло, и блондин мысленно поздравил себя, подтвердив первоначальное предположение. В родне Штрауб присутствовали представители расы некриис.
-Что вы о ней знаете? – Прямо спросил Зборовский, глядя как смуглый мужчина подносит руку к глазам, потирая веки. Хосе замер, затем недоверчиво посмотрел на доктора.
-В каком смысле? – Задал ответный вопрос латино. – Эвелин одна из команды, гладиатор и лучшая женщина, которую я когда-либо знал. Что вы еще хотите знать?
-Упоминала ли она о своем прошлом? – Осторожно поинтересовался Зборовский. Если эти двое находятся в доверительных отношениях, вполне вероятно, что девушка могла упоминать отдельные воспоминания из своего прошлого. – Вам известно, что она отличается от обычного человека по некоторым параметрам?
-Она холоднокровная, - пожал плечами Хосе, пытаясь сообразить, к чему ведет доктор Ян, - и говорила, что не чувствует холода. Ей требуется несколько больше пищи чем мне, алкоголь и стимуляторы на нею действуют замедленно, но эффект длится в разы дольше чем у вас или у любого другого человека.
-Это же относится и к ядам, - обронил Зборовский, и в ответ на встревоженный взгляд латино добавил: - Остаточные следы лигиума были обнаружены в её крови, врачи брали пробы крови, после того случая с отравлением. Вы должны об этом знать лучше меня. Скорей всего она приняла яд вместе с убитым, но благодаря особенностям организма отделалась – как я предполагаю – небольшой дурнотой. Что вы еще знаете о ней? Она рассказывала вам о своих способностях, о их происхождении?
-Нет… - Хосе почти не слышал блондина: его беллиссима приняла яд и ничего ему не сказала! Они и впрямь стоили друг друга, не желая тревожить, умалчивая, пока тайное не становилось явным. «Эва, Эва…», - подумал Хосе, - «…что ты от меня еще скрываешь? Чего не договариваешь?». – Нет, - оторвавшись от мыслей, латино поднял глаза на доктора, все еще ожидающего ответа. – Она не особенно жалует разговоры об этой части прошлого, и не рассказывала мне многого. Однажды правда упомянула, прося если с ней что-то случится в бою, колоть стимуляторы в двойной объеме, и в случае тяжелого ранения и кровотечения не использовать их вообще. Сказала, её учителя в прошлом славно потрудились, заставив её организм измениться. Доктор, - Хосе встретился со спокойным, без искорки, взглядом Зборовского, - вы ведь спасете её?

Глубокий сон Эвелин внезапно был нарушен. Это не было ни грубым пробуждение, ни осторожным прикосновением к плечу, когда кто-то зовет тебя по имени, прося проснуться. Девушка словно заново очутилась в первых днях беспамятства, неподвижная, не осознающая что с ней происходит.
Тогда она видела себя в странном месте, наполненном светом и присутствием чего то необыкновенно безграничного и вместе  с тем всеобъемлющего, склонившегося к ней с любовью и терпением, как это делала когда то давно Мередит Штрауб. Крошечная сущность, зовущая себя Эвелин, сжалась от этого невидимого и пронизывающего насквозь взгляда, желая защитить себя, скрыться. От ощущения понимания и добра, становилось лишь еще хуже. Тревога порождает страх, а страх ведет к агрессии. Но странное дело – страх, едва вспыхнувший злой красной искоркой, померк, уступив вниманию и ощущению нечеловеческой сострадательности и любви. Сущность, зовущая себя Эвелин, подалась навстречу этому новому чувству, изливая душу без слов, зная – её поймут. Ведь ей дали еще один шанс… 

Сознание встревожилось, ощутив присутствие чужака. Так, бывает, человек в глубоком сне вдруг испытав толчок, вскакивает на постели, слушая отчаянно бьющееся сердце, озираясь в темной спальне и успокаивая себя. Кто-то находился в палате; слабое тело не могло ощутить, но разум уловил присутствие чужого, и это не был Хосе с его тихой заботой и лаской.
Слабый вздох заставил Джона Ллойда смять ленту в пальцах и выпрямиться в кресле, вглядываясь в черты лица лежащей на постели женщины.  Не осознавая, скорее машинально, рука опустилась в карман, пряча клочок яркой ткани. Веки Эвелин затрепетали, глаза открылись, и…
Джон ощутил, какое то непонятное чувство, увидев взгляд прозрачных глаз, застывших на его лице. Боль, удивление, радость, сменившаяся страхом, еще с полдюжины оттенков чувств, названия которым он не знал, промелькнули в глазах Эвелин. С трудом упираясь слабыми руками в постель, Эвелин Штрауб попыталась приподняться, не отрывая взгляда глаз-льдинок от черных глаз Ворона. Ничтожное усилие не увенчалось успехом: девушка без сил опустилась обратно, тяжело дыша.
-Джон… - Слова, слетающие с губ звучали так тихо, что не находись правитель Равен совсем рядом, вряд ли мог что либо разобрать.
Встреча все таки состоялась, как и предсказывала Монк. Вот только по иному представляла её себе гладиатор Штрауб. Странно, но вместо страха, кольнувшего в первые мгновения, Эва ощущала лишь непреодолимое желание сказать мужчине с глазами цвета ночи все, что говорила про себя, до того  не произнося вслух.
- Джон, - торопливо, точно боясь что мужчина встанет и уйдет прямо сейчас, повторила девушка, -
выслушай меня…прошу…Я…я очень виновата перед тобой… - Слова слетали с губ, прерываемые вдохом и выдохом. Грудь начинало саднить, но Эвелин не обращала внимания, изливая все накопившееся. – Я причинила тебе столько зла и боли…из–за меня ты потерял близких тебе людей…этого не прощают, Джон, я знаю…я была глупа и эгоистична…мне очень плохо…когда я вспоминаю как…как вместо того, чтобы остановиться, пыталась причинить тебе еще больше боли…Тогда на…на…Вие… - Светлокожая задыхалась, но продолжала говорить, втягивая воздух порывистыми вдохами. В груди пекло, но боль сейчас не ощущалась Эвелин. Гораздо важнее были слова. – Из эгоизма…тщеславия…и…и злости…я искала слова чтобы ранить тебя как можно глубже…я сожалела…даже произнесла эти слова вслух…не…не испытывая по настоящему…раскаяния…ты был прав, Джон…я должна была умереть…наверное удача хранила мне жизнь столько времени…я…должна была тебе сказать это раньше…гораздо раньше…я…боялась…снова боялась признать твою правоту…и…сказать…просить прощения…мне…стыдно и неприятно вспоминать все то зло, которое я тебе причинила, Джон…я…
Девушка с усилием перевела дыхание, ощутив на губах солоноватый привкус. Тонкая красная струйка окрасила бескровные губы. Эвелин нетерпеливо стерла её рукой, не замечая ни боли, пронзающей грудь, ни красных капель, расплывающихся на повязке, плотно охватывающей грудную клетку.
-…Если… - светлокожая устремила взгляд к глазам Ворона, довершая предложение прежде чем силы оставят её, -…прости меня, Джон… - выдохнула девушка, - когда нибудь…если сможешь…прости…

-Самодуры! – Руки Яна вонзили иглу в вену Эвелин, брови угрюмо сошлись у переносицы. – Нет, к черту лечение, вы слышите мисс торопыга? Молчите! – Прикрикнул доктор на вяло шевельнувшуюся девушку. – Молчите ради всего святого! Два эгоистичных, упертых, непослушных ребенка! Одной приспичило корчить из себя молодца, второму захотелось посмотреть что выйдет! Чему вы удивляетесь, мисс Штрауб? Собственной глупости? Увольте! Даже слушать не желаю! Лежите смирно!
Затянутая в перчатку рука проползла под спину девушки, ощупывая швы выходного отверстия от пули. К счастью, вторая рана не открылась, но и без того повторное повреждение только -только начавшего зарастать легкого могло свести к нулю все усилия Зборовского. От злости на не послушавшегося его предупреждения Ллойда, Ян был готов на что угодно, но забота и помощь больному вытеснили чувство злости, уступив профессиональному долгу. Отбросив в сторону тонкий щуп с визором, которым Ян осмотрел рану изнутри, блондин наложил свежую повязку, сделал девушке инъекцию успокоительного, и поставив капельницу, опустился в кресло, смахивая выступивший на лбу пот.
- Если вы еще раз попытаетесь самовольничать, Эва, - глаза блондина опасно сверкнули, взгляд переместился на датчики аппаратуры, - я не стану ручаться за вашу жизнь. Я попросту не в состоянии вас вытащить, если вы сами себя станете загоняете в гроб! Ну все, все,  - успокаивающе произнес Ян, наклоняясь и проводя ладонью по холодной кисти девушки. - Все будет хорошо. - Добавил Зборовский, глядя на Эвелин с теплотой и участием. От этой заботы становилось теплее, и боль отступала. Золотые руки доктора снова свершили маленькое чудо - девушка погрузилась в целебный сон, успокоившись и отстранившись от тревог на это время.

Утром, через два дня, Хосе осторожно сообщил весть Эвелин. Девушка погрузилась в молчание. После той ночи Хосе не отлучался более ни на шаг от светлокожей. Мысли теснились в голове, не давая покоя. Ллойд приходил к ней, и этот визит едва не стоил его белле остатков хрупкого здоровья. Девушка спала, почти все время: Зборовский решил во избежание эксцессов держать ей в состоянии сна. Очнувшись утром, Эвелин вела себя беспокойно, и даже Хосе не мог успокоить светлокожую. Слезы катились из глаз Эвелин, и заглянувший в палату Змей, пришедший проведать обоих, был вынужден успокаивать уже Хосе.  Латино отказывался давать пояснения, но вид плачущей, слабой и измученной Эвелин давал понять что что-то произошло этой ночью. Медичи пережил несколько болезненных минут, глядя на закрытые глаза девушки, на слезы, катящиеся из-под ресниц. Вошедший доктор Зборовский, не выбирая выражений, выставил всех мужчин за дверь, приказав дать наконец покой девушке-альбиносу.
-Хрень какая то творится, - Крид попал под горячую руку Яна за компанию, оказавшись в числе изгнанных. Вместе с Джанфранко и Хосе, мужчины сидели  в коридоре, - сынок, не переживай так. Он парень головастый, и вылечит нашу бэйби. Ей нужен покой. Уж не знаю что у вас тут творилось ночью, только тебе надо так же отдохнуть.
-Нас отпускают. – Глухо обронил Хосе. – Она знает, Крид. И…Проклятье! – Выдохнул латино, ударив кулаком по бедру. – Теперь я боюсь за неё еще больше. Не спрашивай, не спрашивай почему, красный лидер!
Виктор поскреб подбородок, задумчиво нахмурил кустистые брови, и стиснул плечо Хосе.
-Знаешь, парень,  - ладонь капитана осторожно погладила плечо латино, - я рад. Правда. Эвелин не место здесь. Не смотря на прошлое, на её умение убивать. Она изменилась, поднялась над  прошлым, даже над  Турниром. Уходите отсюда, Хосе. Ты знаешь, - еще один взгляд, уже в сторону Змея, слушавшего  без единого звука, - я слишком затянул свой уход…Мы с Фрейей готовы уйти в ближайшее время. Она чувствует недомогание в последнюю неделю, боюсь, как бы чего не случилось. Наши женщины должны жить, парень. Кэссиди подал заявку об уходе, - Крид втащил сигару, повертел её в пальцах, - должно быть это знак всем нам. Ты с нами, Хосе? Со мной и Фрейей? Змей? Ты свободный гладиатор, и наши дела…
-Не имеют ко мне никакого отношения? – Усмехнулся Медичи, глядя в янтарные глаза Крида. – Это были хороши дни, Эль Тигре, - проговорил Джанфранко. – Я не встречал прежде людей, способных стать для меня товарищами…
-Теперь это наше прошлое, - задумчиво и тихо произнес Хосе. – Только прошлое…Эвелин, - поднял голову мужчина, - я заберу её отсюда…а ты – Фрейю…довольно с них смертей…крови…страданий…они достойны лучшего…
Крид кивнул, обменявшись с Хосе рукопожатием. Время Турнира для них подходило к концу.

Отредактировано Vintro (2007-09-13 16:36:23)

-Достойное сочетание ума, красоты и породы, - проговорил Медичи, глядя в сторону уходящей девушки. Хосе ухмыльнулся и от души хлопнул Змея по спине. Эвелин шла на поправку, и латино временами становился прежним бесшабашным, колючим парнем, любимцем публики и острословом. Медичи лишь дернул бровью, глядя на молодого мужчину.
-Марии не повезло, - жесткая складка у губ Хосе обозначилась резче, - жаль, очень жаль, Змей. Турнир не самое лучшее место для женщин, но многим, как я вижу, - кривая ухмылка скользнула по губам латино, - жизнь он спасает. Правда, не надолго. Я помню её отца, видел однажды. Достойный был человек. По слухам, ему не посчастливилось столкнуться с влиятельными людьми.
Джанфранко пожал плечами: одной из сторон его работы являлись как раз столкновения с влиятельными людьми, вот только после таких встреч Змей, как правило, оставался в гордом одиночестве, а на одном из счетов Медичи прибавлялась солидная сумма кредитов. Если бы ему задали вопрос, знает ли он что-то, касающееся дела Хорхе Лопеса, ответ Франко наверняка имел бы положительную окраску. Но в том то и дело, что никому до сих пор не пришло в голову интересоваться, какие знания скрываются за взглядом синих глаз и за стенами цитадели, носящей имя «Змей». Крид не зря упомянул Эве о желании не только некоторых лиц Организации укоротить Змею язык. Люди чувствуют себя в гораздо большей безопасности, когда знают что лучший свидетель – это мертвый свидетель. Змей подобного подхода не разделял.
-Влиятельные люди, зачастую порядочные засранцы, - поделился Медичи, заставив Хосе усмехнуться. – Никогда не начинай игры с влиятельным человеком, если не имеешь за спиной пару-тройку железных фактов.
-Как ты? – Немедленно отозвался латино.
-Как я, - кивнул Джанфранко, и добавил, переводя разговор в другое русло: -  Ты к Эвангелине?
-Змей, - карие глаза латино зажглись насмешливым огоньком, - тебе доставляет удовольствие звать её так, когда она не слышит?
Мужчина чуть склонил голову вбок, рассматривая молодого мужчину с интересом. Точно большой, спокойный, ленивый и уверенный в собственной силе удав. Хосе в очередной раз удивился меткости прозвища Медичи.
-Мне бы доставило удовольствие звать её так постоянно. - С почти незаметной улыбкой на губах проговорил мужчина. – Но я помню её просьбу, Хосе. Эвангелина сочетает в себе все то, что я ищу в женщине. Она…достойная девушка. Береги её, парень, - змейка-ревность, затаившаяся в груди Хосе, напомнила о себе легким укусом. Медичи отвел взгляд, не позволяя увидеть промелькнувшего в синих глубинах глаз сожаление и отсвет еще нескольких чувств, которым Медичи давно запретил посещать его, - если смог завоевать, сохрани до конца этот дар. Мои, - мужчина отступил на шаг, прижал ладонь к сердцу, склонился в выдержанном, элегантном поклоне, достойном королей, - наилучшие пожелания прекрасной Эвелин.

Крид не спеша брел по коридору; проведав Артура Фримана, выписанного из лазарета, капитан ненадолго заглянул в спортзал, где оба близнеца, впрягшись в ремни тренажеров с упоением тягали железо, шумно поприветствовав капитана красной команды. Невеселая улыбка прошлась от глаз к уголкам губ Эль Тигре: Христиан Кэссиди, подавший прошение о выходе, получил одобрение, и должен был оставить команду через неделю, решив задержаться еще немного с товарищами. Основной состав красной команды «Неа» шел рука об руку почти год, поровну деля невзгоды и радости, поддерживая друг друга, вместе пережив утрату двух гладиаторов, и приход новых бойцов. Турнир сплотил их, заставив чувствовать себя одним целым. Виктору было нелегко осознавать, что время подходит к концу. Он многое понял за этот год, и многому сумел научиться. Махнув на прощание близнецам, Крид вышел из зала, направляясь к себе. Эвелин и Хосе получили свободу, дедушка Христиан уходит…
-Не правильно все, - скрипнул зубами наемник. – Не правильно…
Эвелин понимала, что твориться с капитаном – она сама чувствовала то же самое.
-Вик, - приподнявшись на подушках, и говоря не в полную силу, чтобы не задыхаться, произнесла альбинос, кладя ручку на огромную лапищу Крида, сидящего у её постели. – Время уходит. Всегда. Каждый раз, как только ощущаешь стабильность – часы оказываются перевернутыми, и тонкая струйка времени утекает песчинками, чтобы в положенный срок совершить новый оборот. Так было всегда, Вик. Мы можем лишь радоваться и помнить. Память порой единственное, что остается у человека, когда ничего больше не привязывает его к миру.
-Тогда почему так погано на душе, бэйби? – Огненная грива скользнула по плечам Крида, поднявшего голову от скрещенных рук. – Я, Эль Тигре, наемник, чертов убийца – я чувствую себя сосунком, не в силах изменить настоящее!
-Вик, - холодные пальцы стиснули ладонь мужчины, - не терзай себя. Мне больно и горько осознавать сколько утрачено, сколько не сделано. Прошлое невозможно изменить.  Живи будущим. Живи сейчас. Ты всегда был надежным старым Виком, которого я помню вчера и двенадцать лет назад. Все проходит, Вик, все проходит…
Молчание повисло между обоими наемниками, будя воспоминания, порождая тревогу и покой, сожаление и гордость достигнутым.
-Этот твой… - Крид уставился на изножье кровати, не желая встречаться с глазами Эвелин, - второй…Ллойд…
-Виктор, - тихий голос Эвелин заставил мужчину еще усерднее рассматривать детали кровати.
-Ты все еще…любишь его?
Тихий полувздох-полустон слетел с губ девушки. Крид не желал бередить рану, напоминая о той ночи, неделю назад, но мысли альбиноса так или иначе возвращались к тем минутам. Джон простил её, и одно его слово «Прощаю», вместо облегчения, не давало ей покоя, тревожа точно проклятие. Почему он простил её, убийцу своей жены? Снова дал ей шанс? Эвелин искала и не находила ответа ни  поступку, ни словам Джона. И слишком хорошо помнила прикосновение его руки.
-Вик, не надо, прошу тебя, - слабо попросила девушка, стискивая руками простынь. Голос дрогнул, и Крид нагнулся к девушке, давая ей приют в успокаивающем объятии.
-Тише, детка, - палец мужчины коснулся щеки, стирая слезинку, - не плачь. Стало быть, любишь еще… - Помолчал, слушая всхлипы, прижал её к себе, гладя по волосам точно расстроенного ребенка. – Как же…теперь?
-Не знаю, - глухо отозвалась Эвелин, прижимаясь лбом к груди капитана, - это больно, Вик...Слишком больно…я…запуталась…это еще не конец…я…смогу…завершить.

-Просыпайся, беллиссима! Знаешь, какой сегодня…
Ворвавшийся в палату точно смерч, рассеивающий вокруг себя задор и энергию жизни, Хосе замер на пороге. Эвелин, его Эвелин поднялась с постели, впервые самостоятельно и уверенно перемещаясь по палате.
-Жизнь моя! – Мужчина оказался рядом, подхватывая смеющуюся девушку на руки и прижимая к груди. – Любимая!
Эвелин обвила руками шею Хосе, прижимаясь к его губам, жадным, настойчивым, распаляющим давний пожар в крови. Присев на край постели, латино обвил одной рукой стан девушки, удерживая её на коленях. Вторая рука скользнула в белое золото её волос, пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. Погладила нежную, прохладную щеку, притягивая девушку к себе. Поцелуй опьянил обоих, расцветил темноту под закрытыми веками радужными искрами, вскружил голову и напоил сладостью.
-Моя белла, - с нежность прошептал Хосе, прижимая Эвелин к бешено стучащему сердцу, - моя единственная…Я заберу тебя, - горячо зашептал латино, прижимая губы к маленькому, бархатистому ушку девушки, - мы улетим отсюда, с проклятого Бетельгейзе, подальше от арен, от крови и страдания! Ты не должна больше страдать, душа моя!
Эвелин прильнула к Хосе, растворяясь в его кипучей страсти, его уверенности. С ним хотелось жить и верить, его энергия, его задор, как и прежде, отогнали все тревоги и волнения, сняли боль и усталость.
-Ян разрешает мне уже вставать понемногу, - Эвелин немного отодвинулась, ощущая как руки Хосе стискивают её, точно выпустить девушку было выше его сил, - скоро я приду в себя, и мы сможем уйти отсюда…
-Выздоравливай поскорее, - проникновенно проговорил Хосе, прижимая к губам кисть беловолосой, - мне одиноко без тебя. Мне очень плохо без тебя, Эва.
Не сдержавшись, мужчина притянул к себе белокожую, зарываясь лицом в её волосы, прикасаясь губами к шее под ухом. Так нестерпимо сладко и больно было ощущать её присутствие рядом, вдыхать её запах, обнимать и ласкать губами прохладную кожу. Сердце мужчины билось так часто, словно хотело вырваться на свободу. Любовь дала ему силы, изменила, превратив уличного подонка в верного, готового изменять себя человека, дала силы и веру. Дала надежду,  чистый лист, который он заполнит наново. Лишь бы его Эвелин жила и была с ним рядом. «Я умру без тебя», - шепнул, не решившись произнести вслух, Хосе. Прозрачные глаза-льдинки, такие проницательные, светлые и родные, согрели его взглядом, заставив поверить, что эта женщина будет только его.
О Джоне Энтони Ллойде Хосе старался не думать. Хан все сказал той ночью, дав им свободу. Он не передавал Эвелин содержание беседы – знал, что Эвелин будет больно слушать слова президента «Неа»: «Я не желаю видеть вас на Бетельгейзе». Знал, что та все еще любит Джона. Знал и молча ждал…

-Фрейя? – Крид бросился к девушке, без сил прислонившейся к косяку двери. Глаза некрииски были закрыты, грудь тяжело вздымалась. Подхватив девушку на руки, Крид прижал её к себе, перенося на кровать. – Что с тобой, девочка?- Прошептал мужчина, осторожно отводя темную, влажную прядь со лба Крисс. – Тебе нехорошо, дорогая?
Девушка открыла глаза, белые, светящиеся каким то новым, незнакомым Виктору светом. Потянулась к его лицу, ласково прикасаясь к загрубелой, колючей щеке мужчины. Крид бережно прижал губы к высокому, чистому лбу будущей супруги. Недомогание Крисс для Виктора было хуже собственного ранения: мужчина физически испытывал дискомфорт, не в силах помочь любимой женщине.
-Это нормально, Вик, - Фрейя слабо улыбнулась, устраиваясь в объятиях Крида.
-Нормально? – Вспыхнул мужчина, не веря собственным ушам. – Крисс, я волнуюсь!
-Успокойся, любимый, - некрииска подняла голову, уперлась в плечо мужчины, выпрямляясь. – Это нормально для женщины в моем положении. Вик, у нас будет ребенок.
Янтарные глаза Крида распахнулись, глядя на обожаемую им Фрейю с удивлением, точно Виктор не слышал её фразы.
-Ребенок… - Красный капитан повторил слово, осмысливая новое ощущение. – Фрейя! – не сдерживая восторга громыхнул Крид, сгребая смеющуюся некрииску  в жаркие объятия. – Мой ребенок! Любимая! Это…Это…Я самый счастливый мужчина на свете! - Провозгласил совершенно ошалевший от счастья Крид, прижимаясь губами к улыбающимся устам Фрейи  Крисс.

   Экран изливался новостями. На переднем плане, прижимая руку к микрофону в ушной раковине, корреспондентка щурилась под светом мощного прожектора, передавая сведения. На заднем плане высилась громада здания корпорации «Неа».
Бетельгейзе, букмекерские конторы и простых обывателей будоражила новость последнего часа. Старожилы и самые заядлые фанаты Турнира не могли припомнить подобного случая. Игровую биржу лихорадило, никто не рисковал делать крупные ставки, обсуждая шокирующие известия.
   Артур Фриман отодвинул в сторону тарелку с недоеденным гарниром, уперев подбородок в скрещенные руки. Все таки они решились. Компьютерные гений усмехнулся, обводя взглядом столовую. Игроки из других команд испытывали недоумение, граничащее с шоком. Девушка на экране надрывалась в камеру. Как и два десятка представителей крупных и мелких теле- и радио каналов, собравшихся у входа в здание «Неа» точно крабы на падаль.
-Невероятные известия! – Камера прыгнула, охватывая забранную в стекло и сталь дверь главного входа. – Более половины элитной команды гладиаторов, принадлежащей «Неа», и носящей красные цвета, подала прошение о выходе из Турнира! Капитан Виктор Крид, Христиан Кэссиди, Фрейя Крисс, гладиаторы Хосе Суарас, Джанфранко Медичи, и получившая около двух недель назад тяжелейшую травму Эвелин Штрауб покидают команду!  К сожалению, нам не известно, как отреагировал на это известие президент корпорации и владелец команды, мистер Джон Ллойд, но по пока непроверенным слухам, он подтвердил выход всех гладиаторов, подавших заявки. Что это – ловкий игровой ход? Вынужденная мера или же нечто другое? Вы видите за моей спиной десятки журналистов…Давайте послушаем мнения простых граждан…
Артур хмыкнул. Кто бы мог ожидать, что Ллойд отпустит одних из лучших гладиаторов, принесших «Неа» победы, деньги и рейтинг. Артура ожидало продолжение турнира, вместе с Бартон и обоими Эвансами. Впрочем, если Фриман хоть немного разбирался в событиях, уход близнецов не заставит себя ждать. Красная команда распалась, и собирать новый состав под теми же цветами Фриман бы лично не советовал. Команда Крида оставила после себя массу впечатлении, красивых моментов и острых, полных переживаний боев. Журналисты захлебывались от предвкушения, подогревая страсти каждый час. Котел зрелищ  бурлил и грозил сорвать крышку.
-…Это немыслимо! – крупная женщина с ярко накрашенным ртом потрясала в воздухе кулаком.- Как они смеют? Не знаю, куда смотрит руководство! Я бы не отпустила!
Фриман поднялся со скамьи, сгребая поднос. В спину неслись реплики с экрана. Голоса, визгливые, глубокие, мужские и женские высказывались, требовали, просили и просто желали удачи уходящим гладиаторам.
-Молодцы! Давно пора!
-А я против! Команда была способна на большее! Они могли бы достичь…
-Мне нравился стиль Крида…Дримакус – настоящая звезда…Очень неплох был Змей…
-Рэйчел! Детка, мы любим тебя!  Покажи им!
-А я считаю, Бешенная заслужила отдых!
- Никогда не нравилась эта холоднокровная саламандра! Турнир ничего не потеряет с её уходом!
-Ах ты паскуда! – Какой то фанат Эвы влез в кадр, размахивая руками. – Бешенная! Мы с тобой! Уходи оттуда! Ты была лучшей! Мы все любим вас, красные!!!
-Точно! Дримакусу - ура!
-Крид и Крисс! – В воздух полетели головные уборы, накал страстей грозил перерасти в беспорядки. – Эвансы, Кэссиди – все хороши! Вы были лучшими, парни!
Журналистка, ведущая передачу, выскользнула из толпы, что-то крича в микрофон. Артур не слушал, опуская поднос в жерло утилизатора.
Разговор, состоявшийся между ним и беловолосой, попросившей Артура зайти к ней в палату, удивил и заставил задуматься. Эвелин просила его пересмотреть свое решение работать на Ллойда. Сказала, что ему не место на Арене, в крови и смерти.
-Кто-то из нас умеет убивать, кому-то подвластны совершенно иные области науки. – Произнесла беловолосая девушка, сидя в постели. Датчики тихонечко шуршали, следя за дыханием и сердцем. Артур смотрел в пол, слушая Штрауб. - Вам нечего здесь делать, Артур. Если ваш отец жив, вы ему ничем не поможете, оставаясь на арене. У нас говорили: «Живи сегодня, сражайся завтра». Живите, Артур Гордон Фриман. Ради надежды и мечты, ради будущего и ради себя самого. Подумайте над моими словами.

-Очень хорошо! – Похвалил Ян Зборовский, отодвигаясь от Эвелин и откладывая в сторону стетоскоп. – Ну-ка, еще разочек вдох…выдох…так…а глубже можете? Еще немного больно? Так, так…хорошо…нет, это нормально, неприятные ощущения не возникают при поверхностном дыхании? В груди не жжет? Кашель? Небольшой? При глубоком вдохе? Понимаю…
Зборовский проводил осмотр Эвелин Штрауб, проверяя как идет выздоровление его необычной пациентки. Организм альбиноса восстанавливался несколько медленнее чем  рассчитывал Ян, зато неприятных осложнений в виде воспаления, и слабой заживляемости тканей, преследующей больных с подобными ранениями, Зборовский не наблюдал. По сути, Эвелин могла жить очень долго и без особых проблем, избежав насильственной смерти.
-А теперь повернитесь ко мне спинкой, - попросил доктор Зборовский, прикладывая ухо к области легкого и прислушиваясь. – Вы молодец, Эвелин, - блондин постучал сложенными пальцами по ладони, прикрывая глаза. Раненое легкое работало еще недостаточно стабильно, но при должном уходе и соблюдении всех рекомендаций, девушка должна была вернуться к привычному ритму жизни через несколько месяцев. Специальная дыхательная гимнастика, которую Эвелин выполняла под неусыпным контролем Зборовского, давала свои плоды. – Еще раз, дорогая. Вдохните поглубже…насколько сможете…вот умничка…еще раз пожалуйста…
Эвелин послушно выполняла просьбы доктора, не мешая Яну закончить обследование. Виделась она с блондином как минимум раз в двое суток, выполняя все рекомендации. Хосе поддерживал свою беллу, окружая заботой и вниманием, следя чтобы та не переутомлялась, и выполняла все предписания врача.
-Ян? – Девушка развела руки, выдохнула, подождала пока мужчина разрешит ей отдохнуть. – Я хотела попросить вас кое о чем.
-Слушаю, Эва, - откликнулся блондин, делая пометки в её карте.
-Вы, - голос подчинился разуму, заставляя голос звучать достаточно ровно, - вы еще наблюдаете…мистера Ллойда?
Блондин поднял голову от записей; девушка не смотрела на доктора, сосредоточившись на собственных пальцах, сплетаемых в замок.
-Мне нужно встретится с ним, Ян, - просто сказала Эва, поднимая голову.
-Зачем? – Несколько резковато бросил доктор. – Ваша единственная встреча едва не свела на нет все мои усилия. Сейчас вы в гораздо лучшем состоянии, но и теперь я бы не рекомендовал вам встречаться друг с другом. У вас есть нечто общее, Эва – вы не только уникальны, каждый по своему, но и умудряетесь влиять друг на друга, так, что я бы не стал делать прогнозы на будущее.
-Вы моя единственная надежда, - Эвелин остановилась напротив Зборовского, глядя тому в глаза. – Мне необходимо встретится с Джоном. Прошу вас, Ян. Передайте мою просьбу, пожалуйста! Мне не к кому больше обратится…Прошу вас…
Зборовский нахмурился, перелистывая страницы карты. О чем то подобном он догадывался – не раз ловил взгляды и девушки и мужчины на себе, в моменты осмотров. Не раз видел так и не завершенный порыв спросить о каждом. Ворон однажды назвал Яна проницательным. Теперь он бы мог его назвать осмотрительным и деликатным.
- Не ждите скорого решения, - не поднимая головы, сказал мужчина, – но я передам вашу просьбу.
Эвелин улыбнулась, шагнув и благодарно стиснув руку доктора.
Ждать она умела…

Сердце захолонуло. Через полчаса! Джон все-таки согласился на встречу. Эвелин вынуждена была присесть, под не слишком довольным взглядом Зборовского. Еще не успели даже прийти за девушкой, а она уже волнуется.
-Придется вам дать двойную дозу, - буркнул блондин, усаживаясь рядом, и с недовольным видом берясь за тонкую кисть, считая пульс, - вижу, вы готовы. – Прибавил Ян, встречаясь глазами с Эвелин. – Препараты помогут вам, но ради всего святого, Эвелин, постарайтесь соблюдать осторожность, хотя бы по отношению к собственному здоровью. Не люблю, когда мои пациенты сами себя калечат. Пожалейте мои усилия!
Вместо ответа девушка порывисто схватила руку доктора, стискивая со всей силой, на которую была способна. Не ожидавший стремительного натиска, Ян Зборовский только удивленно моргнул, когда его пациентка вдруг заключила его в одни из самых благодарных объятий, какие только выпадали на его веку.
-Спасибо вам Ян! – Прошептала девушка, не замечая движения доктора Зборовского. – Вы вернули меня к жизни, поставили на ноги…Вы блестящий специалист, Ян, и замечательный человек! - Пожимая доктору руку, проговорила Эвелин, - Я рада, что знаю вас. Мне будет нелегко проститься с вами, но клянусь – я всегда буду помнить вас! Вас, ваши руки, ваше сердце, ваш Дар и помощь!
Зборовский откашлялся, осторожно прикоснулся к руке девушки, погладил её по спине, глядя на неё сверху вниз. Колючий, независимый доктор не часто испытывал подобное смущение. И не очень хорошо представлял,  как вести  себя вот в таких случаях, когда слова идут от сердца, без фальши и искусности.
-Ну все, все, - несколько грубее чем собирался, проговорил Зборовский, сжимая плечи беловолосой и чуть отстраняясь. Блондин не хотел показывать что либо, кроме профессионального интереса врача к больному, но не мог не признать, что слова альбиноса его тронули. – Мне еще вам препарат дать надо, одеть и благословить в путь, - Ян встал, усмехнувшись в ответ на взгляд девушки. – Мистеру Суарасу желаете передать сообщение? Он из меня попытается живьем  веревку свить, если я не найду что ему сказать.
Эвелин кивнула, задумавшись на десяток секунд. Хосе поймет. Он доказал, не единожды, всегда доказывал свою любовь и заботу о ней. Эве стало на миг нестерпимо горячо от стыда и боли.  Она любила Хосе, любила по своему, давала ему столько сколько могла, но…
Ллойд был первым, заставившим ледяное сердце Гейши дрогнуть и впустить крошечный, слабый огонек любви, о которой Белая Дама лишь слышала. Два осколка льда…
Хосе поймет. И простит. Возможно это её последняя встреча с Джоном Энтони Ллойдом.
-Передадите мистеру Суарасу, - Эвелин выпрямилась, покусывая губы, - правду.
Зборовский обернулся, приподняв светлую бровь: инъектор в руке доктора завис над крошечной бутылочкой с препаратом. Альбинос не отвела взгляда, утвердительно кивнув Яну.
-Скажете, что меня не будет некоторое время. – Эвелин подошла ближе, отворачивая рукав, и протягивая Зборовскому запястье. -  Он поймет. Объяснения он услышит от меня лично, после возвращения.
-Вы уверены, Эвелин? – Игла вонзилась в кожу, уровень препарата в прозрачной капсуле инъектора медленно пополз вниз.
-Уверена. – Откликнулась девушка. – Это лучше, чем солгать.
Блондин лишь вздохнул: ковать бы из этих людей клинки и  наконечник для стрел – сам воздух бы расступался перед этой остротой взгляда и решительностью. Похоже, даже без согласия президента «Неа», Эвелин бы изыскала встречу с ним. Светлокожая, как отметил проницательный и наблюдательный доктор, словно пыталась наверстать упущенное время, пока лежала без сил.  «Еще одна черта сходства», - подумал Ян, протирая место укола ваткой, - «Непозволительно расходуемый потенциал…Занятно…насколько преуспели радетели долгой жизни, и сколько еще таких как она?».
Вслух же Ян произнес совершенно иное:
-Хорошо. – Блондин прошел к шкафу, поманив девушку за собой. – Наденьте это, садитесь на диван и ждите.
Эвелин развернула плащ; невесть откуда раздобытый Хосе белый костюм, столь же идущий ей как и её старое, черно-белое одеяние, скрылся под тяжелой черной тканью плаща, скрепленной застежкой у горла.
-За вами придут. – Ян придирчиво оглядел закутанную в просторные складки фигуру. С капюшоном на голове, скрывающим лицо, никто не узнает бывшего гладиатора Штрауб. -  Не задавайте вопросов, не открывайте лица. Будьте терпеливы. Можете пока не надевать капюшон, и раз уж  у нас есть немного времени, - Зборовский прошел за стол, устраиваясь в кресле и беря в руки стило, - возможно вы, Эва, сможете немного приоткрыть завесу тайны вашего прошлого?

Змей вошел вслед за Хосе, останавливаясь у порога и ожидая приглашения хозяина. Латино махнул в сторону заправленной кровати. Молодой мужчина не выносил оставаться в отсеке один. Слишком много переживаний, воспоминаний и тянущей боли. За время болезни Эвелин, Хосе возненавидел холодную постель, и появлялся в отсеке лишь по крайней необходимости, чтобы сменить одежду, побриться и принять душ. Медичи присел на краешек, проведя ладонью по ткани. Тень горькой улыбки коснулась глаз Змея, разбилась на тысячи пылинок, погасших в зрачках, остановившихся на спине латино. Джанфранко так же помнил тот день, когда перешагнув порог отсека гладиаторов ощутил смесь ароматов, тепла и любви, витавших в воздухе. Теперь же он чувствовал только пустоту.
-Ты хотел поговорить, - напомнил Хосе, отрывая Медичи от мыслей. Переживания, топоча мягкими лапками, ринулись по углам сознания. Острый резец разума воздвигся посреди опустения, сверкая прозрачными гранями.
-Верно, - Джанфранко поднял безмятежный взгляд, пересекаясь с бархатной темнотой глаз латино. – О тебе.
-Обо мне? – Удивился Хосе, меряя Змея  настороженным взглядом. За Франком не водилось славы шутника, так что произнесенные им слова могли означать лишь одно. Тот действительно хотел поговорить о Хосе Суарасе.
-Хорхе Лопез, - продолжил Медичи, словно не замечая паузы в разговоре, - был действительно неплохим человеком. Но, как и любой, занимающий высокий пост, рисковал. Власть, Дримакус, может изменить человека, может испортить, превратив в чудовище. Лишь очень немногим удается не утратить себя, точнее - большей части, погружаясь в работу, в ощущение, даримое высоким положением. Консуэлла-Мария красивая девушка…
Хосе хмыкнул. Смуглая девушка привлекала взгляд не только красотой. В ней чувствовалась и сила, и несгибаемый характер, и то, что Франко назвал породой. Девушка пошла в отца, унаследовав его внешность, его ум и его характер, облагородив собственными чертами. Змей сложил пальцы «лодочкой», помедлил немного.
-Вы с ней похожи, - просто произнес Медичи, не плутая среди недомолвок. Неумолимый резец проглянул в глазах мужчины. Суарас нахмурил брови; что-то в лице Змея заставило беспокоиться, а язык прилипать к гортани.
-Мы латины, - в привычной, удалой манере бросил Хосе, прищелкнув пальцами, - смуглые, горячие…
-И очень похожие, - добавил Джанфранко, глядя в глаза молодому мужчине. – Неужели я  первый, заметивший сходство? Эвелин не говорила тебе? Или она не видела вас вдвоем?
-Не хватало еще, - буркнул латино, представив себе глаза любимой. Эва не солгала, однажды предупредив Хосе по поводу своей ревнивости. В этом чувстве она могла оставить далеко позади и пресловутого мавра. Змей поджал губы, точно взвешивая фразу.
- Хосе, - тон голоса Джанфранко изменился – теперь он звучал мягко, точно успокаивая, - Мария Лопез твоя сестра.
Латино судорожно хватанул воздух, глядя на мужчину невидящим взглядом. Помотал головой, выставляя вперед руку, словно отстраняясь от слов гладиатора.
-Нет…Шутишь? Этого…не может быть…невозможно… - Выдавил из себя Суарас. Язык не слушался, горло перехватывало, мысли обгоняли друг друга. Возможно ли? Консуэлла упоминала…как она сказала, вспоминая слова отца? «…я хочу, чтобы моя кровь жила…Наверное, именно ради этого он изменил моей матери. Всего один раз…».
-Его дочери повезло остаться в живых, - Змей отвел взгляд, вспоминая детали дела Хорхе Лопеза; не хотелось бы упоминать о его смерти, но привалившийся к стене мужчина наверняка захочет знать подробности. – О тебе, к счастью ли, или нет, не знали. Вы очень похожи с Консуэлло, - мягко, точно для ребенка, повторил Змей, - это видно и тем, кто не знал бы, что вы родственники. У тебя глаза и улыбка отца. Если бы Хорхе и тебя поставить рядом, никто бы не смог сказать что ты не его сын, Хосе.
Хосе опустился на край кровати, не веря услышанному. У него есть сестра? Возможно ли такое? Он привык считать себя одиночкой, без роду и племени, выкормышем бедняцкого района, отчего-то оставленным жить.
-Умеешь ты человека обрадовать, Змей, - произнес Хосе, прижимая стиснутые в кулак пальцы к губам. Во взгляде, брошенном на Медичи в равных долях сочетались удивление, поднимающаяся радость и тревога. Враждебность и недоверие там тоже присутствовали.
-Кто…
-Убил? – Змей ожидал этого вопроса, и держал ответ наготове. – Много чего болтали. Думаю, слухи о подставе не лишены основания. Хорхе был джентльмен старой закалки. Такие как он не сгибаются и не идут на поклон. Не смотри на меня так: к убийству твоего отца я не имею отношения, хотя не скрою – меня просили убрать старого титана. Эвангелина могла бы пролить свет на это дело, если знает  что ни будь. Я не утверждаю, Хосе, а предполагаю: выгода от устранения  Хорхе могла быть нужна нескольким людям или организациям. Большего я тебе не могу сказать.
Змей поднялся, делая шаг в сторону. Хосе встал следом, скорее автоматически, чтобы проводить гостя.
-Тебе нужно побыть одному, - Медичи протянул руку и латино сжал крепкую, сухую ладонь мужчины, отвечая на рукопожатие, - привести мысли в порядок, подумать…Думаю, у тебя есть еще сутки…двое… на встречу с сестрой…

Зборовский откинулся на спинку кресла, вертя в руках стетоскоп. Время, потраченное  на беседу с Эвелин Штрауб пролетело точно одно мгновение. Девушка оказалась знатоком в области токсикологии и отравляющих веществ, а Ян приятно удивил беловолосую, показав себя интересным и живым собеседником. Оба испытывали удовольствие от общения, и обоим не хватило времени, чтобы ответить на все заданные вопросы.
-Дигиталис? – Зборовский недоверчиво помотал головой, ероша волосы. – Экстракт наперстянки? Не может быть…
-Уверяю, Ян, - Эвелин улыбалась удивлению доктора, - в этих веществах я разбираюсь преотлично!
-Минуточку! – Ян выглядел ошарашенным догадкой. – Неужели его использовали для…
-Именно! – Штрауб не удержалась от смеха. – Проект «Sempre Viva» пестрит подобными выкладками и опытами. Нет, Ян, мне придется вас убить, если я расскажу вам извечтные мне детали проекта Вечная Жизнь. – Светлокожая улыбнулась уже чуть сдержаннее, и нагнувшись вперед, поманила к себе блондина. -  Но кое что я могу вам шепнуть.  – Произнесла девушка. -  Смотрите, что получалось: при введении раствора дигиталиса в организм через желудок малыми и повторными дозами, у объектов замедлялся пульс, уменьшалось  число его ударов, сопровождаемое сильным повышением кровяного давления. При нашей густой крови двоякий эффект, согласны? Но большие дозы дигиталиса давали обратный эффект: ускорение пульса и постепенное падение кровяного давления, на фоне свойства накопляться в организме. В конце третьих экспериментальных суток, наши организмы были почти до отказа наполнены экстрактом  наперстянки, давление и пульс приходили в норму, а затем и снижались, до параметров, по которым человека обычно определяют в мертвецы. Но мы то были живы. И…
Негромкий стук в дверь прервал увлекательную научную дискуссию, заставив Зборовского поморщится, а Эвелин накинуть на голову капюшон. Пара дюжих охранников, затянутых  в черное, пошли в кабинет доктора, готовые сопровождать указанного им человека.

За время следования к месту встречи, Эвелин не проронила ни звука. Её доставили за пределы корпорации, и по запаху, чистому и свежему, девушка смогла угадать простор и свободу открытого пространства. Глубокий капюшон не слишком способствовал рассматриванию окрестностей,  кроме того светлокожая помнила о напутствии Яна «Вас не должны узнать».
Черные фигуры остались позади, отступив от неё бесшумно и не делая попыток задержать Эву. Осторожно осмотревшись, девушка убедилась в первоначальном предположении – вокруг раскинулась зелень парка. Густые, раскидистые кроны деревьев, мягкая трава под ногами, такая высокая и шелковистая, что девушка словно бы шла по тканному ковру из зелени и цветов. Оглядевшись, и не видя никого вокруг, Эвелин присела у небольшого прозрачного озерца. Капюшон плаща сполз на плечи, когда девушка подняла голову, с наслаждением вдыхая теплый воздух. Погладила траву, погрузила руку в воду и улыбнулась, глядя на переливающиеся капли, стекающие по ладони – открыто, счастливо, словно отрешившись от забот и тревог.

Музыкальное сопровождение сцены. (Рекомендую слушать вместе с последующим постом Лидера).
D. Jones

Эвелин смотрела на воду: блестящая поверхность резала глаза меньше чем взгляд мужчины. Все пошло не так, не по представленному ею плану. Если бы они встретились в любом другом месте, Эва могла бы задать свой вопрос, не тратясь на переживания и домыслы. Не испытывая  странного ощущения, не покидавшего её с того момента, когда альбинос обернулась на звучный голос, окликнувший её. Трава пригибалась под прозрачной ладонью ветра, путающегося в её волосах, шепчущего в кустах. Порыв подхватил край плаща: беловолосая придержала ткань, вдыхая запах парфюма. По телу пробежала дрожь. Зачем она пришла сюда? Чего ожидала от встречи с Президентом, с Ханом?  На этот вопрос девушка знала ответ – получить пояснения, услышать правду. От Чемпиона и Правителя корпорации.
Спокойный, чувствующий и почти умеющий улыбаться Джон Ллойд оказался для неё открытием.
Хотелось знать, каким он может быть, если позволит себе расслабиться, хотелось смотреть в черные глаза и видеть там не пустоту и тьму, а тепло и понимание. Что бы ни делала Монк, она сделала это хорошо, вернув к жизни каменную статую. Вот только статуя не знала, как распорядиться  жизнью.
-Да, обсудили. – Девушка подняла голову, встречаясь с ровным, спокойным взглядом. Ни капли эмоций – на неё смотрел Чемпион Хан, а не тот, кого она могла звать только Джоном. Эвелин вздохнула, отметив что и это не укрылось от взгляда мужчины. Почему то совершенно не хотелось хитрить, изворачиваться, путать собеседника недомолвками. Эва чувствовала, что с ним она может быть открытой и откровенной. Не смотря на то, что мужчина вряд ли сможет ответит ей тем же. Эвелин подняла взгляд, встречаясь с ним глазами. Прозрачные глаза девушки говорили больше, чем слова.
– Я хотела узнать…услышать…почему, Джон? Почему ты простил меня? Как нашел в себе силы даровать прощение мне…Убийце, пришедшей в твой дом, принесшей тебе столько горя…
-Довольно. – Голос, оборвавший недосказанную речь, резал точно бритва. Девушка невольно напряглась. Но взгляда не отвела.
-Почему? – Тихо прошептала Эвелин. – Я не понимаю…такое не прощают…

-Разве это правильно? – Откликнулась Эвелин, рассматривая статуи. Джон молчал, оставив для неё право говорить. Мраморная мать с младенцем притягивали взгляд девушки, вспомнившей слова куратора, наверное навсегда врезавшиеся в память. О тех, кто не может подарить жизнь. Эвелин отвела взгляд: такая же белокожая как и она, женщина из камня отличалась от неё, но сможет ли сама Эва стать чем то большим, чем просто человек, научившийся жить по новому? Этого она пока не знала, и предпочла переключиться на нечто более знакомое. Из кроны деревьев свисали тонкие, гибкие стебли, унизанные несколькими крупными  цветами. Светлокожая узнала их; улыбка коснулась губ девушки, Эва даже прикрыла глаза, втягивая в легкие свежий, тонкий аромат. Цветы качались высоко над её головой, и альбинос могла лишь любоваться тонкими, вырезанными лепестками, раскрывшими зеленые, с серебристым отливом чашечки.
-Смотри, Джон, - без всякого намека, естественно, руководствуясь велению сердце, девушка протянула руку, коснувшись предплечья мужчины, - омельник цветет. Говорят, - Эвелин  подняла голову, с любопытством рассматривая цветы, - загадав под ним желание, обязательно увидишь его исполнение…Это место…словно из старых сказок про Оберона…
-Ты всегда тянешься к тому, что недоступно? – Странный отсвет чего-то забытого, пробужденного прикосновением,  тронула глаза мужчины, рассматривающего девушку. Касание тонких, хрупких пальцев к его руке не было пугающим или неприятным. Смущало другое: он слишком долго находился за гранью, преступив которую человек становится воплощением мечты о чем то лучшем, чем обычная физическая оболочка, чтобы помнить, каково это – прикасаться к другому человеку не ради лишения жизни, смотреть на кого-то просто любуясь, и дышать ради дыхания, не борясь за раскаленный глоток воздуха, врывающийся в легкие. Девушка с белыми волосами, сама пока не догадываясь, пробуждала упрятанный глубоко в могучем теле свободный дух, к смятению самого хозяина, так пока и не понявшего чего он хочет больше  - вновь ощутить касание холодных пальцев, или отстраниться от хрупкой фигурки, укутанной в его плащ.
Приняв решение, Джон Ллойд шагнул вперед, останавливаясь подле светлокожей девушки, так похожей на статую. Ветвь тихо треснула, пригибаемая к земле.
-Не срывай! – Поспешно шепнула Эвелин, кладя ладонь поверх пальцев мужчины. Вблизи аромат омельника казался удушающим, точно тягучий, застывший в воздухе  янтарными  нитями мед. Склонившись к крупному зеленому цветку, Эвелин вдохнула, улыбаясь мыслям и ощущениям. 
- Конечно, - ответила она на вопрос Джона, осторожно гладя серебрящиеся лепестки, - иначе зачем жить, не имея мечты? Ты не веришь в мечты, Джон?
От Эвелин не укрылась тень, мелькнувшая в черных глазах мужчины. Цветы льнули к его руке, словно ощущая тепло человеческого тела, и Правитель, Чемпион, Хан, вдруг понял, что ждет ответа девушки – ибо о своем понимании мечты он знал без слов.
- Не веришь, - прошептала светлокожая.
Мужчина поднял взгляд от ажурных лепестков, встречая её льдистый, пронизывающий взгляд. Холодок коснулся кожи, вполз в сердце. У человека не может быть таких глаз – все видящих, понимающих, холодных и одновременно обжигающих разумом и той искрой, что тлеет глубоко на дне, готовая сиять и гореть, лишь протяни руку. Ветка с шорохом скользнула вверх.
-Мечту пытаясь удержать, как шпагу держим мы её, - тихий голос Эвелин произносил слова, словно окутывая мужчину со всех сторон,  - один к себе за рукоять, другой – под сердце острием…
Невозможно постоянно жить в напряжении. Можно подчинить тело, заставить мускулы быть в заданной форме, готовыми отражать удары, прыгать и ускользать от опасности. Можно держать разум забранным глухой решеткой, отгородившись от всего.
Но можно позволить себе открыться перед тем, кто сам открывается навстречу, не боясь удара, словно говоря: «Смотри – я с тобой. Не уходи. Покажи  себя настоящего. Не бойся, ведь я не причиню боли. Не обману. Не ударю в спину. Возьми мое чувство, прикоснись. Я – с тобой».
-Мечты должны жить. – Шепнула девушка, глядя в темные, волнующиеся глаза-озера. – Иногда только они и спасают…
Голос дрогнул, заставив её замолчать. Здесь, в полутьме живого леса, вдыхая запах цветов, запах мужчины, находясь всего в шаге от человека, заставившего зиму убраться из сердца светлокожей, Эвангелина поняла – мечта, та которой она дала жизнь, позволила подняться в небо над обрывом, падет ей в руки, бессильно сложив изломанные крылья. Время пройдет, глаза утратят блеск, воспоминания поблекнут и притупятся, как притупится и боль. Но всегда, где бы она ни находилась, с ней останется птица-мечта, парившая над пропастью самые яркие мгновения своей жизни.
Сердце защемило, горло стиснул спазм. Эвелин чувствовала себя  почти опустошенной, с распахнутой душой, словно человек, который  предлагал ищущему: « Вот сокровище! Взгляни на плоды рук моих! Раздели их со мной!», и оставался один на пыльной тропе, провожая взглядом удаляющегося странника. В погоне за ценностями, порой не замечают того, что рядом. Проходят, отмахиваясь от человека, стоящего на пути со своим сокровищем, так никому не ставшим нужным.
Прозрачная, крупная слеза капнула на плащ. Еще одна повисла на ресницах. Не думая, подчиняясь чувствам, Эвелин шагнула навстречу Джону, прижавшись щекой к его груди, пряча лицо.

Отредактировано Vintro (2007-09-21 08:05:27)

-Господи…Джон… - Выдохнула Эвелин, стискивая ладонью руку мужчины. Сердце билось, толкалось под пальцами, и так же сильно, так же отчаянно трепетало её сердце.
Его боль - отозвалась её болью. Тело – как  натянутая струна, отозвавшееся дрожью на её прикосновение. Сколько же надо было пережить, сколько потерять и разочароваться, чтобы даже сейчас все еще держать себя, не позволить телу и чувствам взять верх?!
Хан, Хан – всегда Хан! Только и настолько Чемпион, что и вне арены он не мог быть другим.
Девушка прижалась к его груди, переводя дыхание. Столько боли, столько подавляемого страха и пробуждающихся оттенков чувств билось в его глазах, что дышать стало невыносимо. Эвелин горела точно в огне – однажды раскрывшись, она уже не могла быть прежней.
Все или ничего.
Она открылась. Подалась навстречу мужчине, не думая о себе. Если когда либо она и была так близко от пропасти, то именно сейчас. Но Эвелин не боялась сделать шаг. На удачу. На веру. Не видя опоры. Не видя дна.
Птица должна летать…
И её птица ворвалась в небо – ослепительным сполохом, разрывая крыльями синеву.
-Джон, - девушка обхватила его, насколько хватало рук, с жаром, прильнув к мужчине точно лоза. Если бы она только могла защитить его, уберечь от мира, от тревог и невзгод! Отдавать, не требуя взамен -  бери, смотри, это не больно, не страшно, только не сдерживайся!
-Не бойся меня,  - слова слетали с губ: горячечный, исступленный шепот, когда не слова но сердце говорит устами человека. – Не сопротивляйся…Смотри, я с тобой, Джон…Я никогда не предам тебя… Не нанесу удар…Поверь мне… Будь со мной настоящим…
Холодная, мягкая ладонь коснулась его щеки. Огонь плеснул в венах, взревел в ушах, заставляя Джона Ллойда пошатнуться, и стиснуть девушку в объятиях. Его ладонь вдруг оказалась в её пальцах, и дыхание обожгло кожу –Эва прижалась губами к ладони мужчины, закрыв глаза, не в силах унять слезы…
-Джон… - не помня, не осознавая себя, прошептала Эвелин, поднимая взгляд навстречу его взгляду, окунаясь в бушующий  огонь, плещущийся в темных зрачках Ллойда…

Отредактировано Vintro (2007-09-20 19:42:43)

Видел и знал - это Эвелин прочла по его глазам. Он знал о ней и Хосе. Знал, какой может быть она: совершенно не похожая на женщину, год назад встретившую его на планетоиде уколами и нерастраченной злостью. Женщиной, способной любить. Способной на откровенность. Если Джона Ллойда можно было сравнить с холодным, замораживающим  огнем, то Эвелин была льдом. Обжигающим, прозрачным - и от того, еще более страшным.
-А ты, - очень тихо спросила Эвелин, не отрывая взгляда от его глаз. Понимающих, жестоких, говорящих, когда молчат уста. – Ты…любишь?
Рука дрогнула, точно опасаясь прикасаться к его щеке. Эвелин молчала: за неё говорил взгляд, приоткрытые губы, неровное дыхание, прикосновение, поглаживание пальцев, ощущающих теплую кожу Джона. И боль – невыносимая, рвущая все нутро, выворачивающая душу. Та, от которой не скрыться, не убежать. Мужчина молчал. Лишь взгляд, темный, пронизывающий, читающий её без труда – да она и сама не скрывалась. Открытая, ожидающая ответа, способного вознести в сверкающую высь или ввергнуть в пропасть, на острые камни – Эвангелина ждала ответа Джона Ллойда.
Огонь в глазах мужчины дрогнул, и вместе с ним дрогнуло сердце девушки. Легкое дыхание сорвалось с его губ. Словно Джон прислушивался к себе. Пытался найти ответ на её вопрос. У Эвелин закружилась голова. Молчание стало поистине невыносимым.
-Не знаю.
Слова упали в тишину, словно в хрустальный бокал. Зазвенели, пронзили сердце, проникая глубоко в плоть.
Правда – как осколок льда из старой сказки о Снежной Королеве. Лед в глазах, лед в сердце – Королева не знала ни любви, ни сострадания. Всегда холодная, сдержанная, безукоризненно владеющая собой. Лед не знает страданий. Холодный, прозрачный, все видно, ничего не утаить – и вместе с тем внушающий страх. Льдинка в зрачках Эвангелины растаяла, как еще прежде растаял кусочек льда в сердце. Королева познала любовь. И та разрушила её привычный мир.
Ладонь девушки застыла, не завершив движения. В глазах Эвы плескалось столько невысказанного, что Ллойду внезапно стало страшно.
По настоящему.
Не ведающий страха на аренах, ни перед лицом пытавшихся лишить его жизни, мужчина ощутил как скручивается где то внутри могучего тела тугая пружина, наматывая нервы, жилы на барабан, заставляя сердце стонать от боли. Девушка, белокожая, хрупкая точно фигурка из тончайшего фарфора, и несгибаемая как сталь, будила в нем противоречивые чувства. Омельник шелестел над головой. Белые с зеленым лепестки осыпались, кружа в воздухе. Эвелин прижала кисть к губам, не давая стону вырваться через преграду стиснутых губ. В груди тянуло тупой болью.
-Не знаешь… – Прошептала девушка, всматриваясь в его лицо. Каждая черта, изгиб бровей, темные глаза, складка у губ…Когда то она видела это же лицо изуродованным, обожженным. Слышала голос Джона… «Таким не  любишь?». Когда любят, знают, чувствуют это. – Нет…  Голос дрогнул от сдерживаемого чувства; Эве пришлось собрать все мужество, чтобы заставить себя говорить, хотя хотелось кричать…Кричать от боли, от страха, от невыплаканных слез. И быть не в состоянии забыть…
-Не любишь… - Горло свело судорогой, но она говорила – говорила, чувствуя, как обрывается внутри тугая струна, как слезы подступают к глазам. –Джон…Джон…
Ллойд подался вперед, прикасаясь к ней. От Эвангелины исходила настолько физически ощутимая аура страдания, любви и боли, так что Джону вдруг захотелось заключить её в объятия. Согреть. Утешить. Сказать…
-Нет…Прости… - Она остановила его одним лишь словом. Взглядом прозрачных глаз. – Мне не нужен страх, Джон…Я хотела…хотела верить…и веры…любви…
С пугающей отчетливостью Эвелин увидела картину будущего. Все происходящее. Себя. Его.
-Это…неправильно! Не хочу! – Девушка подалась вперед, обнимая мужчину, прижимаясь к нему, только бы не смотреть в его глаза. Не показывать своих. Слезы катились из глаз светлокожей, и вместе с ними лились слова. Откровение, крик души. Прощающейся с надеждами и мечтой. Небо отринуло птицу, застывшую сияющим силуэтом на фоне стылой синевы…
И только крик рвался навстречу падающему комочку, подхватывал сломанные крылья, пытался удержать. Крик, которого не могут издать уста, но который слышит сердце. Джон слышал этот крик…И не знал как его остановить…
Без любви не может быть счастья. Не может быть доверия, всего того, что так необходимо человеку. Она могла бы пробудить в мужчине чувства. Отдать ему свою любовь, всю себя, до последнего вздоха, взгляда и мысли. Жить им.
Но не получая взамен, зная что тот её не любит – Эвелин не смогла бы. Со временем любовь-пленница нашла бы выход в худших проявлениях сущности Эвангелины. Власть, подкрепленная израненной, озлобившейся любовью – самое страшное оружие. И возвращаться к прежней жизни девушка не хотела. Не могла. Особенно теперь, когда научилась любить и понимать.
Слушая Эвелин, лицо Джона все больше становилось похожим на маску из камня. Полное доверие, последние рубежи откровенности, пройденные Эвой, поразили его. Как её покаяние в палате. Только сейчас она полностью открыла ему все уголки сердца и души, и умолкла – обессиленная, тяжело дышащая, замершая в его руках.
-Это так…больно… - Раздался её тихий голос. Словно краски и звучность ушли, потраченные на слова, чье эхо еще висело в воздухе. Девушка отстранилась. Ладонь мужчины легла на её лоб, погладила, скользя по скуле, дотрагиваясь кончиками пальцев к губам, дрогнувшим в печальной улыбке. – И такого будущего я не хочу. – Довершила Эвелин, сжимая его руку обеими ладонями. Поцелуй, невесомый, нежный, вместивший в себя все то, что было сущностью Эвы, коснулся лба Джона Ллойда.
Они поднялись, и стояли под цветущим пологом дерев, среди мраморных статуй. Бесшумно осыпались лепестки, наполняя воздух сладким запахом меда; сверкали зеленью и серебром. Вспыхивали на миг белым, теряясь в траве.
Эвангелина знала – до конца жизни она будет любить Джона, помнить его и помнить это место. Пройдет время – слезы высохнут, притупится боль, жизнь потечет своим ходом, ибо все что живо не терпит промедления. Воспоминания потеряют цвета, уйдет дрожь, разум и сердце залечат раны. Но где бы ни была Эвангелина, всегда с ней останется ощущение счастья. Доверия. Память. 
О холодном огне, согревшем её на краткий миг…
И полог зеленого леса, в вихре серебристых лепестков…стелющихся под ноги фигуре, что так похожа на мраморные изваяния, провожающие её взглядом застывших глаз…
Скрывающих медленно кружащиеся перышки…опускающиеся на усеянное камнями дно…

Отредактировано Vintro (2007-09-22 13:35:59)