2
В тишине звуки кажутся громче. Уличный указатель, раскачиваясь на уцелевшей цепочке, задевал столб, выбивая глухое эхо, почти сразу угасающее между просевшими домами. Мы стояли на перекрестке. В толстом слое песка и пыли наши следы казались чем-то неуместным: среди нетронутой пустоши даже наши голоса звучали чересчур громко.
Я указал на табличку, отплясывающую на ветру; белая краска облупилась, но выбитые буквы можно было различить.
Зеллабия поднял руку и поймал раскачивающийся указатель.
- Вторая-стрит, Юго-Запад, - водя пальцем по выдавленным в металле бороздкам, прочитал мутант. – Он наклонился, пошарил под ногами в куче сора, выудил еще одну смятую табличку. Несколько секунд он вглядывался в искореженный металл, беззвучно шевеля губами. – А эта, - Зеллабия ткнул пальцем вдоль заросшей улицы, – Р-стрит.
Дорога была широкой, практически чистой. Уцелевшие здания, придавленными временем и непогодой, стояли далеко друг от друга. Машин было немного: судя по остовам, большинство дорогих марок. Зеллабия отбросил табличку, подошел ближе, становясь так, чтобы я видел его, и одновременно следил за улицей. Доверие между нами напоминало первый тонкий лед над кипучей рекой. Привычки искореняются с трудом; я привык стрелять в мутантов, а не путешествовать с ними по пустошам.
- Свернем сейчас, по Р-стрит выйдем к берегу. - Проговорил Зеллабия. – Хороший путь, дорога широкая, не придется плутать среди завалов. Сделаем привал – сможем пройти больше.
- Привал?! – немедленно возмутились у нас за спиной. – Вот ещё!
Зеллабия повернулся. Когда мутант оборачивается, чтобы посмотреть, что у него за спиной, выглядит это так, словно верхняя часть его тела на время забывает, что у неё есть нижняя часть. Раздувшиеся мышцы не позволяют ему повернуть голову, как это сделал бы человек: первыми разворачиваются плечи, вовлекая в движение широкую, как у быка, шею. Иногда Зеллабии приходится повернуться полностью – жертва, принесенная в дань чудовищным мускулам и мощи.
- Дойдем до набережной, тогда и отдохнем, - становясь между нами, заявила Ева. Она внимательно осмотрела участок дороги, наморщила лоб, и поправив лямки рюкзака, подозрительно взглянула на нас.
- Не вздумай делать мне поблажки, Джанфранко, - ледяным тоном проговорила она. – Мы и так потеряли слишком много времени на сборы. Туда?
Зеллабия пошел первым. Шагая следом за Евой, я в очередной раз подумал, что был недостаточно настойчив. Впрочем, удержать Еву, когда она себе что-то вобьет в голову, не легче, чем заарканить смерч.
- Вот это жизнь, – вздохнула она. Объемистый рюкзак мешал ей оборачиваться, чтобы говорить и видеть меня, но её это не смутило. Не сбиваясь с темпа, Ева на ходу развернулась, и, шагая спиной вперед, подмигнула.
- Кажется, я теперь лучше понимаю, почему ты так любишь странствия, - сказала она, - какая свобода! Я слишком долго просидела взаперти! Вот это жизнь!
Собирались и уходили в темноте. Я взял только самое необходимое: винтовку, патроны, сухие пайки. Компас, два плотных плаща, лишняя пара очков и шляпа давно лежали в убежище Зеллабии, надежно увязанные в мешок вместе с остальной частью груза. Мутант был нашей главной подъемной силой: мы не знали, сколько продлится поход, поэтому я рассчитал припасы на трех человек. Зеллабия должен был нести большую часть и свое оружие. Для Евы я подобрал надежный магнум сорок четвертого калибра, и небольшое охотничье ружье: стрелок из неё неважный, но на ближнем расстоянии за Еву всю работу проделает магнум. Он немного тяжеловат для женской руки, но бьет наверняка. А это то, что мне нужно.
Идти решили ночью, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ева собралась быстро: не было ни слёз, ни долгих раздумий, хотя я видел, как складывая в ящик дневники с записями по работе, она мрачнеет, и хмурится.
Лаборатория впилась в её мысли и жизнь так же прочно, как Пустоши – в мою плоть и кровь. Мы оба оставляли в Ривет-Сити часть себя: Ева – годами взлелеянные проекты о чистой земле, я - надежды закончить большой преобразователь вместо старого генератора.
- Рита справится, - с силой ужимая в ящик пухлый дневник, сказала Ева. Собрав журналы и отчеты, она последний раз прошлась по саду, укрытому в брюхе авианосца. Обе помощницы поклялись неусыпно вести дежурство: для них лаборатория стала сродни дому, так что Ева оставляла свое детище в надежных руках. – Она умная девочка, и руки у неё золотые. Я готова, дорогой.
Дежурившие у «языка» патрульные проводили нас удивленными взглядами, но трап подвели. Никто нас не окликнул и не задержал: если мужчина со своей женщиной и другом решили немного прогуляться в темноте, это только их блажь, а не патруля. Пакстон курил сигарету за сигаретой, пока мы не добрались до дома Зеллабии.
Мутант ожидал нас снаружи.
- Поосторожнее там, - стискивая мою ладонь, выдохнул Билл. Дым вырвался большим клубом, Пакстон закашлялся, смахнул выступившие на глазах слезы, и неловко облапил меня за плечи. – Чокнутый сукин сын, - прошипел мне на ухо Билл, - сам сваливаешь, да еще и неразумную женщину с собой тащишь!
- Еще одно слово, Билл Пакстон, и я пинками прогоню тебя на авианосец, - холодно заявила «неразумная женщина», оторвавшись от прилаживания лямок рюкзака. Плотные брюки и длинный плащ скрывали её фигуру, но я знал, какой неутомимый дух таится в этой маленькой женщине. – Поверь, сил у меня хватит.
- Вот за что я тебя люблю, - ухмыльнулся Пакстон. – Кентавра на скаку остановит, в горящие доки войдет!
Не успела Ева возмутиться, как Билл поднял её, и прижали к груди. Зеллабия, с невозмутимостью каменного идола, взирал на бурное, но крайне непродолжительное прощание.
- Возвращайтесь живыми, - по очереди встряхнув напоследок наши руки, пожелал Билл, - а уж я тут постараюсь. Буду смотреть в оба!
Билл отличный товарищ и меткий стрелок. Я бы предпочел взять с собой его, но я должен знать, что будет происходить на корабле в мое отсутствие. Пакстон станет моими ушами и глазами на авианосце, пока мы будем странствовать.
Оставлять Еву в Ривет-Сити было опасно: если мальчишка что-то расскажет – учитывая умение анклавовских мясников убеждать, это случится довольно скоро, – Анклав наложит лапу на лабораторию, со всем его имуществом, проектами и специалистами. Новое правительство никогда ничего не выпускало из рук, а я не смогу высвободить из плена ни Еву, ни Олега, не зная, где их искать.
Мы ушли, растворившись в темноте, но я знал, что Билл смотрит нам вслед, и огонек его сигареты мигает на ветру. Я еще не знал, что нескоро вернусь в Ривет-Сити.
- Что за собачья жизнь, - простонала Ева, без сил опускаясь на скамью. Рюкзак она не сняла, просто откинулась на него, как на спинку, устало закрыв глаза. – Ноги подкашиваются.
Зеллабия свалил поклажу рядом, уселся прямо на землю, поставив винтовку между колен.
- Уже скоро, - пряча усмешку, пообещал он. Ева покосилась на нашего проводника, потерла лицо сложенными вместе ладонями, покорно кивнула. – Будет легче. Отдохни немного.
Мы дошли по Р-стрит почти до конца, когда наткнулись на гигантский завал, перегородивший улицу.
- Дрянь, - раздраженно фыркнула Ева, разглядывая многометровую груду обломков. Огромные бетонные плиты наползли друг на друга, расплющенные прутья арматуры торчали словно острые пики. – Кучно лежит, не подступиться.
- Не обойти, - согласился Зеллабия, указывая куда-то в сторону. Большая часть 4-й улицы, упиравшейся в Р-стрит сбоку зацепил гигантский оползень, слизавший квартал на сотни метров вверх и вниз по улице. – Можно поискать другой путь…
Другого пути не было. Другого короткого пути. Если мы хотели добраться до намеченной точки сегодня, то должны были идти вперед. Точнее – вверх, вбок, подтягиваясь на острых обломках и проползая в щели, шириной с форточку.
- Вверх так вверх, - вздохнула Ева, первой ставя ногу на смятый в гармошку кузов грузовичка.
Через два часа Зеллабия вывел нас на разбитую набережную. Гранитные плиты сорвало в реку, мемориальная статуя, некогда украшавшая постамент, съехала в Потомак. Над желтой, как спитый чай, рекой, сиротливо застыли высохшие черные деревья.
Все это время Ева не жаловалась, но шла гораздо медленнее, поднимая сапогами тучи пыли. Подъем дался ей тяжело, но она скорее бы упала от изнеможения, чем прекратила бы лезть, карабкаться и перебираться через развалины наравне со мной и Зеллабией.
Я сел рядом, помог снять рюкзак, обнял и привлек к себе, чтобы ей было удобнее сидеть.
- Куда дальше? – передавая мутанту флягу с водой, поинтересовалась она.
Зеллабия сделал большой глоток, утер губы ладонью, и кивну в сторону обугленной рощи. Насколько хватало глаз, вдоль реки тянулся некогда пышный и зеленый парк.
- До войны здесь был большой причал, - возвращая мне флягу, пояснил Зеллабия. Я жестом показал ему оставить её себе. – Найдем лодку покрепче, соорудим пару весел. Пройдем сколько успеем, - Зеллабия бросил быстрый взгляд на Еву, - и переночуем на острове.
Добираться до набережной за островом мы решили в два приема. Потомак все еще был заражен радиацией, и если нашему желтокожему другу купание в мутной воде только шло на пользу, я не хотел рисковать Евой. О себе я тогда думал меньше всего.
- Мосты разрушили после войны, - услышал я Зеллабию. – Не перебраться. Я слышал, сохранился путь на другую сторону, возле места, которое вы, люди, называете Мемориал Джефферсона. Старая дорога по насыпи. Говорят, по ней еще можно пройти.
Ева пошевелилась, открыла глаза.
- Но мы по ней не пойдем? – Уточнила она. Я с опозданием понял, что мог бы и раньше брать её с собой на Пустоши. Она редко покидала авианосец, но её острый ум жадно поглощал новые сведения. – Почему?
- Болотники, - пожал плечами Зеллабия. – Большая семья. Говорят, у них там поблизости гнездо. Еще наемники бродят. Слишком опасно, - счищая с приклада налипший кусочек известки, проговорил он. - Можно наткнуться на моих обделенных разумом братьев. Они идут оттуда,- мутант указал на восток, в сторонку, из которой мы недавно пришли, - из окрестностей дома ваших президентов.
- Капитолийские Холмы?
Зеллабия кивнул, и мы надолго замолчали, обдумывая каждый свое. Ева не выдержала первой.
- Но если перейти остров посуху, - с сомнением проговорила она, - как мы попадем на ту сторону? Еще один лодочный причал?
- Нет.
- Нет?
- Мы поплывем. Возьмем лодку с собой, - спокойно Зелабия. – И протащим её через остров волоком.
