Солнце Пустошей… Я только начинал привыкать к нему. Пот стекал по виску, голова порой кружилась, мне всё чаще приходилось делать привал. Вся вода осталась у Марианны; Большой город, сказала она, не так далеко от церкви. Наверное, я заблудился, потому что ходил по Пустошам уже почти сутки.
     Свой комбинезон Убежища с цифрами 111 на спине я засунул в рюкзак ещё на прошлой неделе, и доставал только когда на горизонте виднелось крупное поселение. Месяц назад я бы ни за что не подумал, что ежедневная форма родного Убежища станет здесь, на Пустошах, парадно-выходной. Но после того как лезвие рейдера вспороло левый рукав, я понял, что во внешнем мире одежда снашивается слишком быстро. Форма и пип-бой – всё, что осталось у меня из прошлой жизни. И по определенным причинам я всё ещё цеплялся за неё.
     Я надеялся, что скоро наступит ночь. Жестокое солнце перестанет убивать остатки жизни на планете, а в небе засияют звезды, бесконечные и далекие, прекрасные, как все сокровища мира. По крайней мере, ночью мир вокруг казался живым.

     Страшно уже не было, но каждая ночь на Пустошах по-прежнему оставалась испытанием. Непривычная обстановка, пугающие звуки, и одиночество – то, что не давало мне уснуть поначалу. Я никогда бы не забыл свою первую ночь на Пустошах. Я не сомкнул глаз, прислушиваясь к незнакомым звукам, и судорожно тискал в руке пистолет. Никто не говорил, что здесь будет так страшно. Никто не предупреждал, что здесь так нещадно палит солнце, заставляя слезиться уставшие от ветра и пыли глаза, так сильно хочется пить, и так быстро устают сбившиеся ноги. В Убежище я считался самым выносливым, самым хитрым. Но всё образование, все тренировки не имели ничего общего с реальностью. Хотя, может быть, я просто не научился пользоваться своими знаниями…
     Мой отец, которого я помнил очень плохо, в основном по рассказам, говорил, что небо на Пустошах не такое голубое, каким его показывали в старых фильмах, раз за разом прокручивавшихся в кинотеатре Убежища. Но он забыл сказать, что небо здесь окажется таким мертвенно рыжим, почти коричневым. Это казалось так неправильно! И люди, которые ходили под этим чужим небом, вели себя тоже неправильно. После Убежища, где практически все знали друг друга в лицо, каждый новый человек казался мне новым источником информации, новой личностью, которую хотелось изучать, с которой хотелось познакомиться поближе. Я умел хранить секреты; мне открывались, считали защитником, и я был уверен, что люди разделят мою идею. Я оказался слишком прав.
     «Мои люди в безопасности, - сказал Смотритель, - а ты хочешь подарить им верную смерть. Ради чего? Ты мечтаешь о высших целях, но забываешь, что использовать людей как удобрение для твоего нового мира не менее аморально, чем держать их здесь, взаперти, где их не коснутся ужасы Пустошей, где их дети получат жизнь, образование, подарят новую жизнь своим потомкам. Твои идеи погубят тебя! Запомни это, мальчик!»
     Я запомнил, но отказаться от безумной мечты не мог. Когда потребовался техник, готовый выйти на поверхность и починить охранные системы, назначили меня, лучшего программиста Убежища. С клятвой хранить молчание, которую я нарушил тотчас, едва вернувшись.
     Вышел из строя главный процессор всей компьютерной системы, другой такой можно было достать только за пределами Убежища, на складе, упоминание о котором присутствовало в архивах. Я пробыл наверху всего один день, блестяще справился с заданием, и вернулся. Люди встречали меня с восторгом, как героя, и мне захотелось сделать им больше. Я хотел, чтобы они жили лучше, хотел, чтобы они знали!
     «Там можно жить!» - захлебываясь от восторга, говорил им я. – «Можно не отходить далеко, выстроить город вокруг Убежища, и постепенно расширять его, одновременно делая Пустоши всё более безопасными! Мы сформируем патрули, выставим охранную систему, и будем расчищать Пустоши постепенно, давая им и себе новую жизнь! Только подумайте – наш город будет первым, обладающим высокими технологиями, чистой водой, оружием, медикаментами! И небо… по ночам мы будем видеть звезды!»
     Люди заволновались. Смотритель не мог поступить иначе. Оглядываясь назад, я признавал, что выбора у него не было.
     Мои родители умерли так давно, что я их почти не помню. От мамы осталось чувство защищенности и теплых сухих губ, прикасающихся к моему лбу, от отца - смутный образ всепоглощающей любви и гордости за меня, трехлетнего сына. Должно быть, мои родители были замечательными.
     Смотритель был слишком добр, позволяя мне оставаться в Убежище ещё четырнадцать лет.
     «Глупый мальчишка, - шипел он. – Я ничего не могу с тобой сделать! Люди считают тебя героем. Но нарушить равновесие я не позволю. Город-Убежище! Ты забылся, сынок! Ты смущаешь умы нелепыми идеями, но так мало знаешь, как их реализовать! Стоит нам выйти, про нас прознает вся Пустошь! К нам начнет стекаться всякий сброд, все начнут требовать защиты, убежища, еды и воды. Наши ресурсы не бесконечны. А что такое Анклав, ты знаешь? Стоит нам высунуться… или рейдеры! Столько риска, мальчик, на кон ставится сразу всё! Ты тревожишь людей. Я не могу оставить тебя здесь. Мне очень, очень жаль. Я надеялся, что этого не произойдет».
     Мне дали оружие и воду. Из Убежища выставили ранним утром, пока основная часть жителей ещё не проснулась. Они хотели перемен, и это становилось всё более явным и опасным. Было слишком много людей, готовых заступиться за меня. Сейчас мне казалось, что Смотритель, должно быть, прав. Я опасен для Убежища. Я едва не погубил их.
     Я ушел.
     Споткнувшись, я рухнул на землю, растянувшись во весь рост. Я тут же скинул с себя рюкзак, но вставать не спешил: лежать оказалось приятнее, чем идти под палящим солнцем с пересохшим горлом. Перед глазами вспыхнули весёлые разноцветные огоньки, я слабо улыбнулся им – и потерял сознание.
     Пришел в себя глубокой ночью. Было жутко холодно, и я тотчас зашевелился, подтягивая под себя ноги и плотнее кутаясь в светлую кожаную куртку. Мгновение полусонного блаженства прервалось громкими рычащими голосами. Я распахнул глаза, и вскочил на корточки, пригибая голову. Трудно сказать, что я собирался сделать: тело требовало спрятаться, немедленно, прямо посреди пустыни, разум советовал вначале осмотреться.
     В нескольких футах от меня у костра сидело двое супермутантов; казалось чудом, что они не заметили лежавшего неподалеку человека.
   -   Его выгнали, - прорычал крайний, снимая с костра нанизанное на железный прут мясо. Странный сладковатый запах вскружил мне голову, я пошатнулся и тут же зажал себе рот обеими руками. – Его застукали за тем, как он отпускал пленников. Дурак! Он сказал, эти ничтожные гладколицые тоже люди!
   -   Лео всегда был странным, - согласно рыкнул сосед, обгладывая кость. – Много говорил.
   -   Он ушел в Броукен Хиллс. В другой штат. Там, говорит, супермутанты живут с гулями и людьми, и никто друг другу не мешает.
   -   Отступники, - брезгливо хрюкнул второй. – Люди используют их там, как животных!
     Товарищ поддержал его согласным рычанием. Я осторожно переместился назад, подальше от света костра. Вставать и бежать сейчас было бы глупо. Оставаться и ждать, пока они уснут – опасно. Шансов в бою не было – я растратил все патроны, у меня не осталось ни одной гранаты или мины, и от жажды иссякли все силы. За голенищем сапога торчал нож, но с ножом против супермутантов… смешно.
     Кроме того, я не хотел боя. Супермутанты разговаривали между собой, и мне никогда не доводилось слышать этого раньше. Должно быть, они страдают от враждебного мира так же, как люди, только по-своему. Возможно, и им нужна помощь. И они заслуживают права на жизнь.
     Если бы я смог пригодиться этому миру так, как не пригодился в Убежище! Съежившись за кустом, я подобрал под себя колени, уткнулся в них подбородком и стал ждать. Винтовка и рюкзак лежали у ног, совершенно бесполезные в случае опасности. В рюкзаке, кроме нескольких антирадинов, не было ни медикаментов, ни воды. Кроме униформы Убежища, там лежал разряженный пистолет, пара тысяч крышечек, и плюшевый мишка. Игрушку я нашел в одном из заброшенных домов. К счастью, обугленных скелетов там не оказалось, и я с чистой совестью забрал то, что не принадлежало покойникам. В Убежище игрушек не было.
     Давненько я не оставался таким беспомощным. За три недели я успел выяснить, какое оружие лучшее, разжиться к нему патронами, обзавестись гранатами, медикаментами, пищей, одеждой. Но если бы я знал, как быстро здесь заканчиваются припасы!
     Супермутанты просидели до рассвета, и я совсем было отчаялся. Становилось всё светлее; стоило хотя бы одному из них развернуться и оглядеться, они бы сразу меня заметили.
     Так и произошло.
     Когда они начали поднялись, старший из них развернулся и встретил мой затравленный взгляд.
   -   Человек!!! – взревел он.
     Я вскочил на ноги, растерянно глядя на них. Супермутанты развернулись ко мне, вскидывая оружие.
   -   Стойте! – отчаянно крикнул я. – Я… я хотел…
     Крайний прицелился, и я метнулся в сторону, уходя от огня. Бежать с рюкзаком и винтовкой оказалось тяжело, но я всё равно оказался быстрее супермутантов с тяжеловесными огнеметами и пулеметами в руках. Я надеялся оторваться, но, видимо, сегодня мне не везло. Супермутанты не отставали, и спустя полмили я понял, что выдыхаюсь. Каждый вдох давался с трудом, волочить ноги становилось всё тяжелее. Будь у меня хотя бы два патрона! Хватило бы! Хватило! Я самый меткий стрелок в Убежище; по выстрелу на каждого!
     Не заметив обломка бетона, торчавшего из земли, я споткнулся, падая на землю. Колено хрустнуло; я прокатился по земле несколько футов, и врезался спиной в кирпичную стену. Время оглядеться не оставалось – супермутанты приближались, и я зажмурился, не желая видеть перед смертью зеленые рожи убийц.
     Но выстрелы раздались совсем не оттуда, откуда я ожидал их услышать. Такие звуки я слышал лишь однажды, когда у одного из рейдеров оказалась плазменная винтовка. Страшное оружие. Я до сих пор не мог забыть, как бесформенная масса несчастного пленника сползла на обугленную землю кипящей лужей. Убив рейдера, я не захотел пользоваться таким оружием, и продал при первой же возможности.
     Но я был всё ещё жив, хотя по-прежнему боялся открыть глаза.
     Последний выстрел прозвучал так, словно на стол шлепнули большой, сочащийся кровью кусок бекона. Всё стихло, и я рискнул открыть глаза.
     Супермутанты загнали его в руины заброшенного городка, с единственной сохранившейся улицей и остовами машин у обочин. Самих монстров видно не было, но, чуть скосив глаза, я вздрогнул, едва подавив в себе тошноту. От супермутантов остались точно такие же лужи, как и от пленника рейдеров – смерть от плазмы оказалась одинаковой и для людей, и для огромных мутантов.
     На противоположной стороне улицы, за перевернутым автобусом, над грудой обломков шевельнулась тень. В том, что это был человек, я не сомневался. Сердце забилось чаще; я подскочил, забыв о вывихнутом колене, и тотчас взвыл от адской боли. Винтовка больно ударила по кости, и я покраснел от обиды и беспомощности. С насыпи, оскальзываясь и вздымая тучи белесой пыли, спускался человек. Опираясь на винтовку, я всё-таки поднялся и, подпрыгивая на одной ноге, ринулся навстречу незнакомцу.
     Не обращая на меня внимания, тот присел у тел супермутантов, деловито вытаскивая вещи, плавающие в лужах биологических отходов: плазма распыляла только живую ткань. Нетронутым осталось оружие, патроны, одежда, и содержимое легких наплечных рюкзаков.
   -   Эй! – хрипло позвал я, тут же закашлялся, прочистил горло, и начал снова. – Эй!!!
     Мужчина поднял голову, смерил меня небрежным взглядом, и я осекся. Плотный, покрытый ржавыми разводами длинный плащ из грубой кожи закрывал незнакомца до самых лодыжек, оставляя открытыми крепкие ботинки на толстой подошве. Лица видно не было: глубоко натянутая шляпа с широкими полями закрывала голову и лоб. Нижнюю часть лица охватывал плотный шарф, скрывая губы, нос и щеки незнакомца. В оставшейся прорези, между полями и кромкой шарфа, тускло блестели очки. Я не знал, молод его спаситель или стар, изуродован или изможден.
     Друг или враг.
   -   Я хотел поблагодарить, - слегка растерявшись от безразличия, с каким отнесся к нему незнакомец, проронил я. – Спасибо! Ты мне жизнь спас. Я хотел…
   -   Отвали.
     Я на секунду замер, потом неуверенно улыбнулся. Встретить в Пустоши человека, который не враждебен, и не найти с ним общего языка? После того, как этот человек спас мне жизнь? Невозможно и глупо.
   -   Немногие сделали бы то, что сделал ты, - зашел я с другой стороны, по-прежнему опираясь о винтовку.
     Комплимент пропал втуне. Мужчина опустил голову, продолжая рыться в вещах супермутантов. Сквозь подсыхающую корку расплавленной биомассы просвечивала желтая с красным лимфа, и от лужи поднимался влажный, тяжелый пар. Я сжал рукой горло, сдерживая рвотные порывы, и перевел взгляд на незнакомца.
   -   Я только хотел сказать спасибо, - совсем тихо произнес я, старательно не глядя на багровую кровь  под ногами.
     Незнакомец хмыкнул. Он выловил из биомассы покрытую темной кровью плоскую коробочку, и окинул меня коротким взглядом.
   -   Мне твое спасибо не надо, - неприветливо отозвался он, поднимаясь на ноги. – Я убил этих, - мужчина небрежно кивнул на останки, - ради патронов. И оружия. Тебя я не спасал.
     Я расширенными глазами смотрел на незнакомца. Когда тот вскинул свою сумку на плечо, я встрепенулся, не собираясь оканчивать разговор именно так.
   -   Постой! Постой, подожди! Я должен тебе, - немилосердное солнце, жажда и усталость делали своё дело: я не хотел, чтобы неожиданный спаситель уходил. Пусть даже последний не желал идти на контакт. – Я могу… могу… - я невольно осекся. Медикаментов, кроме антирадина, у меня не осталось, пищи и воды тоже, патронов, столь дорогих незнакомцу, не было вовсе. Про крышечки я на тот момент забыл, по-прежнему не воспринимая всерьез деньги этого мира.
     Незнакомец молча развернулся.
     Я вспыхнул. Кто-то, быть может, терялся от проявлений грубости или агрессии; за долгие годы сиротства я научился на такие выпады не реагировать. Я встретил живое человеческое существо в Пустоши, и не мог отпустить его просто так.
   -   Эй, мистер! – возмутился я. – Я же с тобой разговариваю! Нельзя так просто разворачиваться и уходить! После того, как ты убил их и спас меня!
     Непроницаемые линзы очков переместились на мою вскинутую руку, застывшую в нескольких сантиметрах от руки незнакомца. Кажущуюся расслабленность я оценил по достоинству, и восхитился. Шагнув следом, я показал пустые руки. Мужчина остановился. Поднял руку, потянул вниз запылившийся шарф, снял очки.
   -   Я бы убил любого, у кого можно поживиться патронами, - спокойно сказал он.
     У него оказались глаза глубокого синего цвета. Такого, какой я видел только на картинках в книжках, и никогда – здесь, над развалинами Вашингтона. Неискушенный в определении возраста, я не мог точно определить, сколько ему лет. Видно было, что он старше меня по меньшей мере лет на десять. Покрытая загаром кожа и намечающиеся у крыльев носа морщины придавали его лицу несколько хищное выражение, усиленное четкостью черт. Это было лицо, словно созданное, чтобы его высекали в мраморе или запечатлевали в бронзе.
   -   И всё равно, - повторил я. – Дай мне время. Я придумаю, как отблагодарить тебя.
   -   Помощь нужна? – проигнорировав меня, спросил мужчина. Я задумался и кивнул. Как странно, обычно такие вопросы задавал людям я. Теперь вот кто-то заботился обо мне. Или, по крайней мере, мне очень хотелось в это верить. – Припасы есть?
     Я замешкался с ответом.
   -   Имеешь в виду крышечки?
     Улыбка у незнакомца оказалась тоже странной. Словно не решалась миновать насмешливые глаза, и так и исчезала прежде, чем собеседник успевал улыбнуться в ответ.
   -   Из какой дыры ты вылез, приятель? – грубовато осведомился он. Я вспыхнул, в который раз за время короткого знакомства. – Что мне делать с этим хламом, по-твоему? Припасы, - старательно, почти по слогам, точно для слабоумного, повторил он. – Патроны, еда, лекарства.
     Я растерялся.
   -   Были, - признался я вынужденно. – Просто недавно…
   -   Оружие хотя бы у тебя есть?
     Я вздохнул, показывая незнакомцу винтовку, на данный момент служившую ему костылем. То, что в ней не было патронов, говорить не обязательно. Или наоборот, обязательно – чтобы мужчина не прельстился возможностью и не убил меня ради патронов так же, как двух супермутантов.
   -   Ещё есть нож, - убито признался я.
     Мужчина смерил меня долгим взглядом. Потом без слов шагнул в сторону.
   -   Ты куда? – растерялся я.
   -   Не твое дело, - не оборачиваясь, обронил он. – Хочешь совет? Поменьше болтай с незнакомцами.
   -   Но ведь ты не незнакомец! Ты мне жизнь спас!
     Странник не отозвался, и я разозлился. Наше знакомство с самого начала пошло как-то не так, но я не собирался с этим мириться. Мужчина, в конце концов, мог не вмешиваться, мог дождаться, пока мутанты убьют меня, мог обойти стороной. Мог же! Но не сделал.
     Припадая на вывихнутую ногу, я оббежал незнакомца и остановился напротив.
   -   Ты всегда вот так прощаешься? – поинтересовался я, морщась от боли в распухшем колене. – Вот так и уйдешь?
     Глазок ружья лениво качнулся, и замер на уровни моей груди.
   -   Я уже ухожу.
     Это не было угрозой, скорее, предупреждением. Но я никогда не страдал гордыней, а Пустошь выбила из меня последние капли терпения.
   -   Я с тобой иду, - заявил я. – Нам по пути.
     Мужчина посмотрел на меня слегка удивленно, затем хмыкнул и продолжил путь.
     Я твердо намеревался не отставать, но из-за больной ноги спутник быстро обогнал меня, и уже спустя десяток минут скрылся за ближайшим холмом. Ещё какое-то время я пытался догнать его, потом выбился из сил и повалился на твердую, иссохшую землю. На глаза наворачивались слёзы, от боли, жажды и обиды, и несколько минут я сидел, не шевелясь, баюкая вывихнутое колено и подавляя в себе отчаяние.
     А ведь я начал осваиваться в Пустошах. Поселения, где я побывал, казались теперь почти дружелюбными. Люди с благодарностью принимали мою помощь, какой бы малой она ни была. Сам я никогда не требовал платы, должно быть, оставляя тем самым без работы мародеров, занимающихся помощью мирным жителям за деньги.
     И всё-таки я ошибся. В этом мире я не нужен так же, как и в Убежище.
     Я с силой вытер глаза и попытался улыбнуться. Зато я лучший программист и компьютерный техник на Пустошах! Я тихо рассмеялся, устраивая больную ногу поудобней. Меня ждали на востоке. Я туда обязательно дойду, и сделаю всё, чтобы помочь попавшим в беду людям. А потом найду что-то ещё, чем занять себя, до тех пор, пока не встречу место, которое захочу сделать своим домом… или пока меня не убьют.
     Нахохлившись, и постепенно успокаивая себя такими мыслями, я полез в свой рюкзак, и вытянул единственную остававшуюся у меня полезную вещь – плюшевого медведя. Мягкий зверь уже который вечер был моим единственным собеседником; самое страшное время для меня – ночь – требовало длительной моральной подготовки, а медведь всегда был готов выслушать и понять. И нет, стыдно мне не было. Этот медведь был моей первой игрушкой и, похоже, единственным другом на Пустошах.
     До ночи было ещё далеко, по правде, солнце ещё даже не близилось к зениту, но я устал настолько, что мне было всё равно. Пип-бой пищал, мигая красной лампочкой и предупреждая о крайне слабых ресурсах организма, я отключил его, прижал к себе медведя и, подложив рюкзак под голову, закрыл глаза. Солнце с готовностью накрыло меня палящими лучами, и я перевернулся на живот, чтобы их свет не мешал уснуть. После двух бессонных суток мне не потребовалось много времени, чтобы погрузиться в глубокий, тяжелый сон.

Я вспыхнул от обиды, но сумел вовремя овладеть собой. Чему-чему, а уважению к старшим в Убежище учили в первую очередь. Да, лысый незнакомец был груб и циничен, но он дважды спас мне жизнь, и раз уж его не интересовала моя благодарность, я мог быть хотя бы мысленно признателен ему.
   -   Очень мило с твоей стороны, - буркнул я, принимаясь растирать колено. – Всю жизнь мечтал быть приманкой! Ты просто находка, - язвительность не помогла скрыть болезненной гримасы, и я тут же вцепился в колено.
     Незнакомец пожал плечами.
   -   У тебя нет ни оружия, ни патронов. Как ты думал идти дальше? У тебя, впрочем, есть выбор – идти самому до ближайшего города, или смириться с тем, что ты немного побыл приманкой, а я разжился оружием.
     Я честно задумался. Когда на горизонте появлялись враги, а у меня не было желания вступать в драку, я уходил. Но у меня всегда были две здоровые ноги, а убежать от врагов в случае опасности с распухшим коленом, судя по всему, у меня не получится.
   -   Меня зовут Олег, - представился я. Вздохнул и добавил, - выбираю приманку.
     Мне показалось, что незнакомец улыбнулся – или собирался улыбнуться, что в его случае одно и то же.
   -   Джанфранко, - ответил он. – Можешь звать меня Франко.
     Я кивнул и вздрогнул от очередной волны боли в колене. Скорее всего, опухоль прошла бы сама по себе, не устрой Джанфранко мне такую гонку по Пустошам. Зато теперь колено раздуло почти в два раза.
   -   Дело дрянь, - констатировал мой новый знакомый, принимаясь возиться с ружьями. – Перетяни тряпкой покрепче, может и пройдет.
     Я с сомнением посмотрел на кинутую мне тряпку и со вздохом покрутил её в руках. У всех свои таланты, как нам говорили в Убежище; медицина никак не относилась к моим. Я меткий стрелок, программист, но не медик. Все раны я предпочитал просто не трогать, и в большинстве случаев они заживали сами. Даже стимулятор я не решался вколоть себе самостоятельно.
     Засучив рукава, я без особой охоты наложил повязку, неловко пытаясь стянуть её концы под коленом. Узел мешал, пришлось снова развязать тряпицу и глубоко задуматься. Кусок тряпки – это все лекарства? В таком случае, я и без неё могу прекрасно обойтись.
   -   Дай сюда, - не выдержал моей неуклюжести Франко, бросая ружья. – Сам сделаю.
     Я безропотно отдал дело в его руки, наблюдая за быстрыми ловкими движениями. Спустя несколько секунд я поймал себя на мысли, что восхищаюсь им – человеком, который, по-видимому, умел делать абсолютно всё. В отличие от меня, недавно рожденного для Пустоши.
   -   Спасибо, - сказал я, когда с перевязкой было покончено.
     Джанфранко не ответил, но я совсем не обиделся. Притянув к себе рюкзак, я аккуратно уложил туда медведя, поверх своей униформы, и положил его под спину. Боль немного утихла, и этого хватило, чтобы вернуть меня в обычное расположение духа.
   -   У тебя вода есть? – живо поинтересовался я.
     Мужчина, похоже, даже не дожидался моего вопроса, молча доставая из рюкзака бутылку.
   -   Спасибо, - с предвкушением откручивая крышечку, снова поблагодарил я. – А поесть найдется?
     Ещё прежде, чем я закончил говорить, на каменном полу грота появилась банка консервов. Я удивился, но промолчал. Выпив всю бутылку воды одним махом, я почувствовал, что снова набрался сил, и готов… ну, почти ко всему.
   -   И с чего это ты такой добрый? – поинтересовался я, принимаясь за консервы. – Ты не похож на посла доброй воли.
   -   Не похож, - мрачно усмехнулся Франко, - не волнуйся. Всё это ты потом отработаешь.
     Я поперхнулся, но успешно проглотил едва не ставшую поперек горла свинину.
   -   Здорово, - выдавил я. – Уже предвкушаю рабочие будни.
     Некоторое время мы помолчали; Франко связывал ружья, я смотрел на него. Всё-таки, мне казалось, что ему под сорок. Странно…
   -   Ты такой старый, - не удержался я. – Сколько тебе лет?
     Мне показалось, он удивился. Взгляд синих глаз задержался на моем лице, потом мужчина усмехнулся, опуская голову.
   -   С чего бы такое любопытство?
   -   Просто ты хорошо выглядишь, - признался я, продолжая изучать его. – Обычно люди в твоем возрасте… ну, ты знаешь. Болезни, и всё такое. Многие не доживают и до сорока.
     Франко даже связку выпустил из рук, с уже откровенным удивлением разглядывая меня.
   -   Парень, - очень серьезно произнес он. – Ты что несешь? Ты вообще откуда?
     Я в свою очередь удивился, растерянно подкручивая колесо аккумулятора своего пип-боя. Конечно, на Пустошах люди другие. Надо привыкать к новому раскладу жизни, потому что прежний, в котором люди начинали болеть после двадцати, и обычно умирали к сорока, похоже, здесь не действовал.
   -   А что такого?
   -   Выключи, болван! – зашипел Джанфранко, уставившись на пип-бой. – Немедленно!
     Я послушался.
   -   Боишься, что нас могут увидеть?
   -   Ночью, - напряженным голосом ответил он, - всё не только хорошо слышно, но и видно на несколько миль кругом. Погода ясная, воздух почти прозрачный, нас засекут в два счета, и без всяких собак!
   -   Странно, - заметил я. – Я уже три недели хожу по Пустошам, и подсветка пип-боя мне не мешала.
   -   Счастливчик… - начал было мужчина, и осекся. – Три недели?
     Я мысленно пересчитал и кивнул.
   -   А до того где ты был? – не отрывая от меня глаз, спросил Джанфранко.
   -   А тебе какая разница? – внезапно даже для самого себя огрызнулся я. – Где был, там нет!
     Отвернувшись, я стал смотреть на звезды, о которых так мечтал дома. Я совсем не хотел грубить, но воспоминания о родном Убежище заставили вновь пережить унижение, обиду и чувство тоскливого одиночества, которые я испытал, как только меня выставили прочь. Как собаку, которую, как только она сослужила службу, выгнали из дому. Не то чтобы я обозлился, совсем нет. Обижался я редко, зла почти не помнил, и считал себя счастливым состоявшимся человеком. Даже очень счастливым, если верить Смотрителю. Я не болел, в отличие от сверстников, находился в лучшей физической форме, чем они, никогда не страдал депрессиями, всегда был жизнерадостным и энергичным, мало спал, и никогда не забывал то, что мне довелось хоть раз услышать, увидеть или прочитать. От докторов нашего Убежища у меня не было отбою; меня таскали на проверки, брали анализы, и не говорили мне ни слова. Только раз доктор Саммерс обронил, что удивительно, как у таких слабых, практически прикованных к постели родителей, умерших в возрасте двадцати пяти лет, мог получиться такой сын.
     Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что не смог бы найти себе места в Убежище; я любил мечтать, и хотел, чтобы мои мечты сбывались. Но, по крайней мере, там я никогда не был один. Вокруг меня всегда были люди. Сотрудники, сверстники, знакомые… каждый из них. И вот теперь вокруг меня только Пустошь и мутанты. И человек, неожиданно объявившийся для того, чтобы спасти меня, и тут же пославший меня к черту.
   -   И из какого Убежища ты выполз, парень? – негромко спросил он.
     Внезапно надоело отшучиваться. Ещё никому я не признавался, где был мой дом. Секрета в том большого не было, но вспоминать о прошлой жизни никогда не хотелось.
   -   Убежище 111, - ответил я. – Ещё спрашивать будешь?
   -   Буду, - спокойно сказал Джанфранко. – Какого черта ты оставил его ради Пустошей?
   -   Тесно стало, - слабо пошутил я. – Скучно.
   -   Тут лучше?
   -   Конечно! – расплылся я уже в искренней улыбке. – Столько замечательных людей! Вот ты, например.
     Франко усмехнулся.
   -   А честно?
     Я помолчал.
   -   Меня выгнали.
   -   За что?
   -   Ни за что, - честно ответил я. – Ты спать собираешься, или будешь караулить до рассвета?
     Я слегка досадовал сам на себя: днем я выспался на целые сутки вперед, а впереди было ещё несколько часов абсолютной тьмы, которые совершенно нечем было занять.

Я пожал плечами, с некоторой долей сожаления. Если бы я только мог рассказать о себе что-то увлекательное, заинтересовать его, показать, что я тоже чего-то стою! Но украшать суровую действительность было нечем, лгать я не привык, поэтому ответил правду.
- Я ещё не определился. Надо успеть увидеть как можно больше, прежде чем... ну, ты понимаешь. Прежде чем я стану взрослым. Вокруг столько интересного, - я улыбнулся, отставил банку и облизнул лезвие ножа. - Мне рассказывали о проблемах на востоке, поэтому я двигался в том направлении. Но без оружия я вряд ли смогу помочь, поэтому придется заглянуть в Ривет-Сити, разжиться припасами. Я много слышал об этом городе, - я умолк на секунду, с любопытством уставивившись на сверток, и без перехода спросил, - что это ты притащил?
Мой спутник смерил меня странным взглядом, и ответил не сразу. Мне показалось, по лицу его мелькнула какая-то тень, но тому, чего я не понимал, я обычно не придавал значения. К чему строить догадки, если ответов в любое случае не узнать?
- Куртку снимай, - приказал он, - если согласился быть наживкой, нужно позаботиться о том, чтобы тебя не сразу заглотнули.
Я послушался, и какое-то время молча следил, как Франко достает из свертка металлические и кожаные пластины и, вспоров подкладку моей куртки, распределяет их внутри так, что из моей куртки получается вполне достойный бронежилет. Я снова позавидовал своему спутнику: у него всё получалось ловчее, удачнее, увереннее, чем у меня. Я следил внимательно, запоминая каждое его движение - я мог повторить всё, что мне покажут хоть раз, и скоро я перейму лучшие качества неожиданного компаньона. Ну или худшие - всякое могло случиться. Я только надеялся, что Франко не окажется кем-то вроде рейдера-одиночки, и мне не придется выбирать между его обществом и гордым одиночеством. Исходя из того, что гордостью я не страдал, вывод напрашивался сам. Да и Франко не был безвозвратно плохим человеком. Интуитивно я чувствовал, что мы с ним поладим. Если, конечно, он снова не сбежит от меня на следующее утро.
Я никогда не мог объяснить свою точку зрения на жизнь. Это как если бы я искал в каждом человеке самое лучшее, и давал шанс самому последнему мерзавцу. Я просто верил, что людей можно изменить. Или, по крайней мере, заставить их уважать других.
Говоря по правде, Франко мне понравился. Я никогда не встречал таких людей прежде. Ни в Убежище, где омраченные вечными болезнями люди не проявляли и капли моего интереса к жизни, ни на Пустоши, где люди были вечно заняты гонкой выживания, поисками пищи, и непрерывной войной друг с другой и со всем враждебным окружающим миром. Джанфранко, как бы ни старался, обладал тем взглядом и выражением лица, что безошибочно выдавало его интеллект и образованность. Может быть, именно поэтому он не примкнул к тем же рейдерам - не его уровень. Тогда почему... почему...
Внезапно меня заинтересовало его прошлое. Ведь должно же быть у человека с таким взглядом какое-нибудь особенное прошлое. Я им уже восхищался. Он был воплощением всего того, чем хотелось бы стать мне, но что у меня никогда бы не получилось в силу темперамента и, может быть, возраста. У меня не было прошлого, которое стоило бы скрывать, во мне не было никакой тайны, я не обладал никакими особыми талантами, и не придавал никакого значения планам на будущее. Я никогда не смог бы стать таким же, как он. И поэтому я им восхищался.
Я только надеялся, что моя жизнерадостность не станет раздражать его так же, как Смотрителя. Смотритель меня прогнал, Франко мог уйти сам. В любом случае я оставался один, а я совсем не хотел терять своего компаньона.
- Меряй.
- Здорово, - не сдержался я, натягивая куртку. - Тяжелая! И что, защитит? Так мы идем?
- А как же колено? - поинтересовался Франко, собирая рюкзак.
- Так не болит уже, - удивился я. Джанфранко поглядывал на меня с легкой усмешкой, но я продолжая болтать, - почти сутки прошли. На мне быстро заживает, ты сам скоро увидишь. Я рассказал тебе о своих планах и Ривет-Сити, - снова переключился я на другую тему, - но ты ничего не говорил про свои. Откуда ты? Куда идешь? И теперь, когда ты меня экипировал, что собираешься делать дальше?
Как обычно, я выпалил куда больше вопросов, чем один человек мог ответить за раз, но меня интересовало всё и сразу, и даже если бы Франко промолчал сейчас, я не успокоился бы до тех пор, пока не выведал все ответы.

Наверное, Франко рассчитывал на то, что я обижусь. Как же ему, должно быть, не повезло: обижаться я не собирался. С тоской глянув на его повернутую ко мне спину, я без особой охоты сделал несколько копательных движений, бросил, и, забившись в дальний угол пещерки, подальше от всепроникающих радиоактивных лучей, сложил руки на груди. Спать я не мог: обычно мне хватало трех-четырех часов в сутки, на Пустошах я стал спать на час дольше, поскольку уставал быстрее, но после вчерашней ночи я хорошо отдохнул, и чем занять себя сейчас, не знал.
Я почистил ружья, пересчитал количество патронов в каждом, перешнуровал сапоги, и в конце достал плюшевого медведя, положив почти пустой рюкзак под спину. Держа игрушку в руках, я растерянно посмотрел вдаль, за неровный горизонт. Пустыня, казалось, вымерла. На самом деле Франко был прав - идти по такой жаре я никогда не мог, обычно пережидая полуденные часы в укрытии, дававшем хоть какую-то тень. Но мне всегда было чем заняться - развести костёр, починить оружие и бронежилет, да и, в конце концов, просто расслабиться, скинув ботинки. За всё время на Пустошах я сумел найти только две книги и один журнал, несколько раз перечитал их, впитывая в себя содержание с точностью до запятой, и продал их в Арефу, сменяв на антирадин. Чтения мне не хватало. В Убежище любой свободный от работы час должен был быть посвящен самообразованию - и если учебных материалов не хватало, предполагалось занимать себя научной или физической деятельностью. Правда, уже на пятнадцатом году жизни мне надоело и то, и другое, и больше всего времени я проводил в собственном крошечном отсеке. В те годы моим любимым занятием было стоять, прижавшись всем телом к стене, положив на неё ладони, и, прикрыв глаза, сжимать пальцы, пытаясь разомкнуть створки невидимой двери. Я представлял, что смогу раскрыть стену, как дверцы лифта, и навстречу мне польется свет, солнечный свет, свет и ветер прямо в лицо. Я почти ощущал его дыхание на коже, радовался до слёз, видя себя в новом мире. Уже тогда мне было невыносимо ощущение четырех стен. Стены, потолок, и ничего больше. Я сходил с ума, хотел наружу, и, открывая глаза, я бился о стены отсека, понимая, что чуда не произошло, стена не разверзлась, и свет, бьющий мне в глаза, не солнечный, а искусственный, и дует в лицо мне не ветер, а настольный вентилятор. Сложно было не сойти с ума, особенно когда энергия бьет ключом, болезни не терзают тело, а люди смотрят косо каждый день, не понимая ни того, откуда у меня столько сил, ни того, почему я хочу выбраться.
Я и сам не знал. Только оказавшись на Пустошах, я начал понимать. Тут было страшно, опасно, но так безумно интересно... И люди. Люди здесь были совсем другими, хотя и чем-то похожими на моих товарищей из Убежища.
Хотя, например, Франко не был похож ни на кого.
Я бросил взгляд на его размеренно поднимающуюся грудь, послушал спокойное, ровное дыхание, и с сожалением отвернулся. Похоже, он спал, а доставать вопросами уставшего человека даже у меня не хватило бы смелости - или наглости.
Кроме того, пока что я не получил ответа ни на один вопрос. Это ничего; я не расстраивался. Я был уверен в своих силах: рано или поздно я добьюсь от Франко правды. Самое тоскливое в моем положении было то, что нельзя двигаться. Я так не мог. Прождав пару часов, я честно попытался уснуть, не смог, снова открыл глаза, спрятал медведя в рюкзак, и от нечего делать вскинул винтовку, со зверским лицом обводя прицелом горизонт. Иногда мне нравилось дурачиться, но только если была аудитория. В Убежище меня всегда слушали с интересом. Обсуждали потом месяц - в виду отсутствия других возбуждающих умы факторов обходились мной, и сплетнями про меня. Я не возражал: попросту не придавал им значения. Жизнь казалась прекрасной, я был готов верить любому чуду, и, по выражению Смотрителя, не торопился расставаться с детством. Я, впрочем, считал себя уже состоявшимся взрослым человеком - особенно после того, с чем мне уже довелось повстречаться на Пустошах.
Может быть, я ошибался.
Прицел вильнул в сторону, я замер, щурясь на солнце. Мне почудилось движение. Я напрягся, усаживаясь на камне, и прислушался. Пустошь начала медленно оживать; день близился к вечеру. Жара по-прежнему стояла невыносимая, но, очевидно, кому-то это не мешало.
Я увидел.
Зверь крался медленно, вынюхивая следы в сухой траве; я видел сильные передние лапы и мощный торс, наполовину покрытый шерстью.
Я даже рот приоткрыл, разглядывая зверя. Он находился слишком далеко; но я заинтересовался. Про яо-гаев я был наслышан, но ещё ни разу не встречал их на Пустошах. От этих зверей, по слухам, не было спасения, их скорость, сила, реакция не оставляла человеку ни шанса в равной битве. Их можно было попытаться снять со снайперки, или подорвать на мине, но если с первого раза сделать это не получится, разъяренный зверь нагонит незадачливого снайпера или сапера и не даст второго шанса.
- Ой... - невольно вырвалось у меня, когда я заметил движение справа от первого зверя.
С замершим сердцем я пересчитал яо-гаев - их оказалось трое. По крайней мере, я заметил только троих: от солнца в глазах начало рябить, и я растерянно обернулся к Джанфранко. Мужчина спал, и я поначалу не решился будить его: вдруг обойдут стороной. Ветра на Пустошах ещё не было, и они могли не учуять нас.
А потом стало поздно.
Грянул взрыв; кравшийся первым зверь исчез в столбе огня, пыли и дыма. Я вздрогнул и, уже не скрываясь, вскочил на корточки, слыша, как за спиной подрывается Франко. Вот, значит, что имел он в виду, когда говорил: "придут - услышим". Ловушки, установленные им, сработали будь здоров - пошла цепная реакция, и первое время я сидел, боясь пошевелиться, наблюдая, как крупные тела зверей бросает из стороны в сторону, точно плюшевых мишек. То, что любого человека убило бы на месте, яо-гаям доставляло только физические травмы, больше разъяряющие их, чем причиняющие опасный для жизни ущерб.
Почему, почему Джанфранко меня не предупредил?! Они могли и не заметить нас, обойти стороной... зато теперь они злые, как черти, и я мог их понять. Я не успел даже рассмотреть их как следует, и, может быть, уже никогда не успею...
- Скорее! - меня толкнули в спину, я едва успел подхватить свой рюкзак, выкатываясь наружу.
Франко прыгнул следом; я увидел, что мужчина держит в руках связку ружей, и мысленно поразился: даже когда речь шла о жизни, он не забывал о меркантильных интересах. Я считал это неправильным, но всё равно восхитился им. Раз, будучи разбуженным ото сна бесцеремонным взрывом, Джанфранко не забыл ни рюкзака, ни трофеев, и сразу сориентировался, куда бежать, значит, умирать не собирался.
- Налево, - скомандовал голос за моей спиной, и я припустил, куда сказано.
Вообще-то я неплохо бегаю, но колено, хотя уже и не причиняло ощутимой боли, сгибалось по-прежнему нехотя, с трудом, и довольно скоро Франко обогнал меня, побежав первым. Я мельком обернулся; один из зверей только что спрыгнул из нашего бывшего укрытия, и теперь мощными прыжками догонял нас. Сразу же за ним бежал второй яо-гай - третьему не повезло подорваться на мине. Франко, очевидно, успел вытолкнуть меня наружу и выбраться за несколько секунд до того, как нас загрызли бы в каменном гробу.
Я почувствовал ещё один всплеск уважения к своему спутнику, и тут же, без перехода - возмущение. Толку-то в этих ловушках! Кроме того, что они покалечили зверей...
- К автобусу!
Франко указал на остов древней машины, прижавшейся у подножия холма - открытыми оставались только двери, окна были забиты досками; наверное, кто-то когда-то оборудовал машину под убежище. Оттуда мы смогли бы выставить ружья и перестрелять яо-гаев без особых опасений на то, что они смогут пробраться внутрь.
Я посмотрел на стремительно удаляющуюся спину своего спутника и с некоторым удивлением понял, что отстаю. Джанфранко нес свой рюкзак и связку ружей, он был, в конце концов, старше, но из нас двоих отстал именно я. Стало обидно: всё из-за проклятого колена! Уже завтра я бегал бы, как заяц, но опасность настигла именно сегодня, и я оказался не готов.
Я увидел, как Франко добегает до открытых дверей автобуса, разворачивается, и застывает, неподвижным взглядом уставившись мне за спину.
Я обернулся, увидел нависшего надо мной яо-гая, ставшего на задние лапы, и споткнувшись от неожиданности, инстинктивно ухватился за его переднюю лапу. Зверь мотнул ею, зарычал, пытаясь сбросить меня, и задергал передними лапами, заставляя меня несколько раз мотнуться из стороны в сторону. Подбежавший за ним второй яо-гай замер, остановившись так, чтобы полностью отрезать для меня пути отступления к автобусу, и уставился на меня огромными красными глазами. Мне казалось, они порвут меня тут же, на месте, но они медлили. Теперь-то у меня была возможность рассмотреть зверей, с их вытянутыми морщинистыми мордами, огромными страшными клыками и мускулистыми, непропорциональными телами. Мельком я заметил застывшего у автобуса Франко; я только понадеялся, что ему не придет в голову стрелять.
Яо-гай, за которого я по-прежнему держался, не решаясь отпустить страшную когтистую лапу, рыкнул, точно напоминая о себе, и я посмотрел ему в глаза. Я уже не боялся. Это как если попасть в пасть к дьяволу - пути назад нет, сожалеть поздно, осталось только исполнить последнее желание и удовлетворить собственное любопытство. Казалось, звери в расстерянности; оба вдохнули воздух несколько раз, почти тыкаясь в меня огромными мокрыми носами, и замерли, оскалив клыки.
- Эй... - выдавил я, поднимая свободную руку.
У того, за которого я держался, из раны на холке текла кровь, пачкая мощную шею темными потеками, грудь зверя вздымалась и опускалась, и мне внезапно захотелось его погладить, как если бы он был моим игрушечным медведем.
Я так и сделал, нарушив тем самым целую вечность нерешительности, в которой пребывали я и яо-гаи. Кажется, я случайно причинил ему боль, задев рану; яо-гай взревел, отбрасывая меня в сторону, и его товарищ зарычал вместе с ним.
Я упал на спину; но звери не стали нападать. Вместо этого оба дружно развернулись и бросились на Франко.
Мужчина едва успел метнуться в автобус, но заржавевшие двери не закрылись.
Первый яо-гай успел просунуть туда морду и половину туловища, и застрял, в бешенстве пытаясь достать отбежавшего в дальний угол салона мужчину. Я вскочил на ноги, в злом бессилии глядя на то, в каком положении оказался Франко. Второй яо-гай ломился в окна, пытаясь выбить собственным весом прогнившие доски.

- Вон! Пошли вон! - крикнул им я, подбегая вслед за ними к автобусу.
Приближаться к разъяренным зверям я не стал; они меня не трогали, но в порыве бешенства могли быть способны на всё.
Франко открыл огонь; я слышал, как трещит его ружье, выплёвывая смертельный огонь. Я кусал губы, не зная, что делать. Если стрелять, яо-гаи нападут на меня, а у меня, в отличие от Франко, не было совсем никакого укрытия.
Я услышал приглушенный вскрик, и яо-гай, рвавшийся в автобус, обмяк, запирая собой вход в автобус.
Его товарищ бесновался, пытаясь прорваться внутрь, но смерть первого, очевидно, всё-таки остудила пыл зверя. Он принялся ходить вокруг автобуса, изредка издавая леденящий душу вой.
Я подбежал к окну с другой стороны машины, заглядывая внутрь.
- Франко! Ты живой! Франко?!
- Твою м... - сдавленно простонали изнутри. - Почему они тебя не трогают?!
- Я не знаю... - растерянно протянул я. - Ты ранен?
- Скажи этому, - прошипел Джанфранко, - чтобы убирался! Столько патронов извел на эту тварь...
- Ладно-ладно, - поспешил уверить я. - Я постараюсь.
В окно я заметил, что Франко зажимает левую руку чуть повыше локтя; наверное, яо-гай всё-таки зацепил его. Сказать ему, чтобы убирался! Легко сказать...
- Эй, - позвал зверя я, обходя автобус, - уходи, хватит тут ходить! Уходи, ну, кому сказано!
Из автобуса раздалось сдавленное фыркание: Франко было смешно. Я обиделся, но был слишком растерян и испуган за его жизнь, чтобы обращать на него внимание.
- Ну, иди же, - попросил я яо-гая, обращаясь, очевидно, к его хвосту: зверь меня категорически игнорировал. - Уходи, пожалуйста! Хороший яо-гай, ну же, умница, хороший...
Зверь рыкнул, и я отскочил назад, чисто на всякий случай.
- Франко, - напряженно попросил я, остановившись в стороне от опасности, - дай чего-нибудь съестного.
- Что?! - не поверил мужчина.
- Еды дай, - повторил я.
В автобусе уже совершенно откровенно хмыкнули.
- Эта тварь меня едва не убила, - ровно констатировал Франко, - а ты его за это подкармливаешь.
- Есть другие идеи? - разозлился я.
В ответ из окна выпал пакет.
Я подобрал и с интересом развернул: оттуда воняло слегка подпорченым мясом, но чье мясо это было, я решил не уточнять. Отойдя от автобуса подальше, я с самой доброй улыбкой попытался отманить яо-гая от автобуса.
- Это тебе, - любезно предложил заинтересовавшемуся зверю я. - Вкусно...
Яо-гай зарылся мордой в пакет, а я увидел поверх его плеча, как из окна с пробитыми досками, морщась от боли и неудобства, вылезает Франко, выбрасывая впереди себя связку ружей и рюкзак.
Яо-гай дернулся на звук, но запах мяса оказался сильнее. Я проследил взглядом, как Франко, зажимая рану на плече, быстрым шагом огибает холм и скрывается за ним, и выпрямился, медленно отходя от зверя. Находиться рядом с ним было всё-таки страшновато. Яо-гай был как огромная собака и медведь, но на домашнее животное никак не походил. Если странное наваждение закончится, и он решит после мяса закусить мной...
- Приятного аппетита, - решился напоследок потрепать его по холке я, отходя в сторону.
Яо-гай рыкнул, не отрываясь от обеда, и я, быстро набирая темп, отправился вслед за Джанфранко. Меня интересовало, насколько сильно его потрепали, и, по правде, я впервые задумался о том, что могу остаться один совсем не потому, что Франко добровольно покинет меня.
Я испугался, и пошел быстрее, заворачивая за холм.

До следующего привала мы не разговаривали. Нет, я не обиделся, просто очень хотелось пить, а разговоры только сушили страждущее горло. Франко молчал, видимо, по привычке, а может, ему было больно. В любом случае, я волновался за него. Ещё в Убежище я привык, что на мне срывают злость: когда людям больно, они сами не свои, они меняются, злятся, раздражаются, и всё от бессилия совладать с болью. Люди часто болели, за восемнадцать лет я привык и начал понимать их настолько, что сострадал им так же, как если бы больно было мне.
Вот и сейчас я переживал за Франко, но ещё больше потому, что боялся потерять первого живого товарища, которого подарила мне Пустошь. За три недели я привык ходить один, страшно не было, но одиноко - почти всегда. Франко, в конце концов, действительно намного старше меня. Беспокойство всё росло; и когда Франко объявил привал, я обрадовался больше потому, что у него будет возможность отдохнуть.
Мы расположились под полуразрушенной вышкой, и Франко даже разрешил развести небольшой костер, чтобы спастись от предрассветной прохлады.
- Мы тут всё равно как на ладони, - констатировал он, - до города недалеко, рейдеров тут вряд ли встретим, а твоих зверей, может, и отпугнет.
Я возражать не стал: огонь костра я обожал. В Убежище такого чуда - живого костра - не было.
- Я спать не хочу, - вызвался я на дежурство, - можешь отдыхать.
Франко снова наградил меня странным мрачным взглядом, но спорить не стал. Наверное, решил, что жизнь научит. Скромный ужин в виде половины бутылки воды и засушенных макарон я проглотил за несколько секунд; с удивлением я понял, что Франко съел свою порцию медленно и без видимого удовольствия. Я есть хотел постоянно, и порой не замечал, что именно тяну в рот. На Пустошах никогда не было достаточно пищи и воды, а энергии с каждым днем уходило всё больше. Порой на меня набрасывался и вовсе нестерпимый голод, когда я сам не понимал, в чем дело, и отчего желудок сходит с ума. А вот у Франко аппетита не было.
Я очень хотел поговорить с ним, но сразу же после ужина мой спутник молча улегся, отворачиваясь от меня, и мне пришлось разочарованно промолчать. Я и сам немного устал; прислонившись к железной опоре, я, напевая под нос песенку, которую услышал по радио, принялся играться со своим пип-боем. Подсветка теперь никому не мешала; догорающие угли давали света ровно столько же, сколько она, и какое-то время меня это занимало. Когда я услышал, что Франко и в самом деле уснул, то ощутил ещё одну волну разочарования. Всё-таки он не заговорил со мной, и до самого утра мне придется сторожить его сон, разглядывая Пустоши сразу во всех направлениях.
Устроив на коленях винтовку - свою, не плазменную - я стал смотреть вперед, изредка оглядываясь по сторонам или назад. Ничего подозрительного я не замечал, поэтому от нечего делать задремал, сгорбившись у опоры.
Очнулся неожиданно, и тотчас испугался, бросив взгляд на Франко. Он спал; на душе у меня отлегло, и я виновато осмотрелся. Небо уже алело; наступил рассвет. Я зябко повел плечами, и замер: в нескольких метрах от потухшего костра сидел яо-гай.
Это был мой зверь, тот самый, которого я кормил мясом. Сомнений не оставалось: я заметил вертикальную черную полоску на его лбу, отличительный знак, который вряд ли заметил бы, например, Франко, но который очень хорошо рассмотрел вблизи я.
Кажется, это был тот случай, когда следовало разбудить Джанфранко. Я сглотнул, наблюдая, как зверь медленно, обманчиво-нерешительно, крадется к нам.
- Не подходи, - шепотом погрозил яо-гаю я. - Уйди, сейчас он проснется, и будет стрелять.
Яо-гай остановился и сел, не сводя с меня страшных красно-желтых глаз. Мне почудилось едва различимое поскуливание, и сердце моё дрогнуло.
- Ты кушать хочешь? - так же шепотом спросил я. - Ты за нами поэтому шёл, да?
Очевидно, что да: яо-гай приподнялся на задних лапах, и я улыбнулся. У меня еды не было, но была у Франко. Бросив ещё один виноватый взгляд на своего спутника, я осторожно раскрыл его рюкзак и извлек ещё один пакет с вонючим мясом. Кажется, припасов оставалось не так много, но я подумал, что Франко поймет: лучше угостить, чем драться.
Яо-гай утробно заурчал, нетерпеливо переминаясь с лапы на лапу.
- Кушай, - разрешил я, разворачивая мясо и укладывая его подальше от костра. - Хороший...
Зверю не требовалось повторное приглашение. С рычанием и видимым удовольствием он принялся потрошить кулек, съедая его вместе с мясом.
- А зачем на Франко бросался? - так же шепотом пожурил его я, опасаясь лишний раз двинуться с места. - Нельзя людей есть. Не будешь больше? Правильно, нельзя... хороший, хороший...
Я потрепал зверя по шее; кажется, ему понравилось. Наевшись, он улегся прямо у костра, и какое-то время я осторожно гладил его, боясь радикально противоположных вещей: что проснется Франко, и что Франко не проснется, и мне придется разбираться с яо-гаем самому.
Не прошло и часа, как яо-гай встрепенулся, поднимаясь на лапы, и завертел из стороны в сторону страшной головой. Я с тревогой следил за ним: волнение зверя я почувствовал. Вдруг рыкнув, яо-гай одним мощным прыжком перепрыгнул костер, вещи, спавшего Франко, и скрылся в низине.
- Что это было?
Джанфранко сел, бросая тяжелый взгляд вначале туда, где исчез яо-гай, затем на развороченный кулек у костра, и наконец - на меня.
Я виновато пожал плечами и промолчал.
- Ну? - поторопил меня мужчина.
- Что ну?
- Зверь? Он вернулся?
- Ругаться небось будешь, - вздохнул я, обводя взглядом останки пира.
- Ты скормил ему мясо? - не поверил Франко.
- Он был голодным, - тщательно избегая взгляда ледяных синих глаз, ответил я. - Я всё отработаю, Франко, не злись.
Мужчина посмотрел на меня так, словно злиться на меня казалось ему занятием бессмысленным и неблагодарным, и я решил извиниться.
- Прости, - сказал я, - он так жалобно смотрел...
- Жалобно! - прорвало Джанфранко. - Олег... ты вообще понимаешь, кто такие яо-гаи? Это не брамины и не игуаны, их кормить нельзя!
- Но я же кормил, - смято возразил я.
- Да, - наградил меня странным взглядом Франко. - Но это не значит, что ты имел право раздавать мою еду этим тварям.
- Он хороший, - обиделся я. - Он же тебя не трогал. А еду я отработаю.
Не знаю, что подумал Франко, лицо у него в тот момент стало абсолютно непроницаемым. Наверняка что-то нехорошее, и, стремясь поскорее снять напряжение, я тут же, без перехода, сообщил:
- Мне кажется, там опасность, - указал я в сторону, где скрылся яо-гай, - он лежал рядом, потом вдруг сорвался и туда побежал.
- Черт, - не сдержался Джанфранко, подрываясь на ноги. - Сразу сказать не мог?!
- Говорю - ругаешься, не говорю - ругаешься, - убито произнес я, покорно одевая его рюкзак и подхватывая связку ружей. Франко, перекинув винтовку на сгиб локтя, уже двигался в указанном направлении.
Спустя несколько минут я убедился в собственных догадках и его правоте: далеко впереди раздались выстрелы. Мы пошли быстрее; Франко шел впереди, я тащился за ним. Я даже не успел поинтересоваться, как его рука - вряд ли он бы мне ответил.
Некоторое время мы ещё слышали выстрелы, затем всё стихло. Мы стали двигаться осторожнее, и спустя четверть часа вышли на ровное плато с редкими порослями кустарника. Город, который ночью я потерял из виду, казался теперь совсем близким. Я не успел рассмотреть его: встретилось кое-что поинтереснее.
- Смотри, Франко!
Я откинул связку ружей, и припал на колено рядом с лежавшим в траве человеком, пытаясь нащупать пульс.
- Мертв, - констатировал Франко, заглядывая мне через плечо. - Шея сломана. Твоему "хорошему", должно быть, моего мяса не хватило.
- Это не он, - не очень уверенно огляделся я: яо-гая я не видел.
Я слышал, что эти звери умело прячутся, если им грозит опасность, должно быть, зверь отправился залечивать раны. Или умирать.
Я передернул плечами и снова посмотрел на мертвого человека. Это оказался солдат в черной униформе, далеко в стороне валялось его оружие, выбитое, наверное, в первые же секунды боя. Я видел такие формы только в фильмах, такие носили ребята-патриоты нашей великой Америки, ну и что-то в этом роде, я плохо запоминал послесловия Смотрителя.
Пока я ошеломленно разглядывал мертвого человека, Франко уже занялся содержимым его рюкзака.
- Обыщи его, - велел мужчина, кивая на тело. - Времени в обрез.
Я помедлил, потом нерешительно коснулся пальцами груди мертвеца, приподнял ворот куртки, выбившейся из-под бронежилета, и, запустив руку, вытянул из внутреннего кармана солдата аккуратный белый конверт и смятые листы бумаги, измаранные потеками обыкновенной ручки.
- Что это? - равнодушно поинтересовался мой старший товарищ, усаживаясь рядом с боеприпасами. Похоже, содержимое рюкзака оказалось удовлетворительным, судя по тому, как улучшилось настроение Франко.
- Дневник, - развернул листки я. - Его зовут капитан Элайзер, звание... так, это неинтересно... вот. "Нас высадили недалеко от Арефу. Начинаем поиски. Так... день третий... в стычке с супермутантами потеряли Ларри и Дэнниса... День седьмой... я остался один". Бедняга, - посочувствовал я, с сожалением глядя на мертвеца, - наверное, ему было одиноко... Так. "Снял силовую броню, после последней битвы она превратилась в решето, чинить некому. Пытаюсь связаться с базой..."
- Конверт, - прервал меня Франко. - Что в нем?
- Э-э-э, - ответил я, доставая из конверта толстый лист бумаги с распечатанным компьютерным текстом. Я настолько отвык видеть его здесь, на Пустошах, что сильно удивился. - Приказ.
Франко промолчал, ожидая, пока я прочитаю текст. Молчание затянулось.
- Что там? - сортируя оружие, позвал меня он. - Олег?
- Я...
Я обернулся, протягивая ему бумагу. В голове не укладывалось только что прочитанное; озвучивать я не решился. Это не могло быть правдой, хотя бы потому, что я никто на Пустошах! Кому я мог быть интересен?
Франко читал молча, но, как обычно, я запомнил прочитанный один раз текст навсегда.
"Капитан, ваша цель - юноша, восемнадцать лет, волосы светлые, глаза темные, среднего телосложения. Имя Олег. Поиски начать с Убежища 111, расположение которого указано на вашей карте. Объект замечен в Арефу. Брать живым, без серьезных повреждений, любой ценой и в кратчайшие сроки доставить на базу. В процессе выполнения миссии допускаются любые меры по отношению к гражданским лицам. От выполнения данного задания зависит ваше дальнейшее положение в армии США. Командор Престон."
Джанфранко поднял на меня глаза, и я не выдержал. В голове мгновенно всё смешалось. Кто этот человек, капитан Элайзер? Кто такой Командор Престон? При чем здесь я?!
- Не смотри на меня так! - вспыхнул я. - Я ничего об этом не знаю!

Когда пыль улеглась, я бросил вначале быстрый взгляд на Олега, затем за угол. В черных клубах дыма трудно было что-либо разобрать, и я снова посмотрел на мальчишку. По лбу у него текла тоненькая струйка крови, но глаза сияли как два алмаза.
- Франко! Господи, Франко! Я знал, что ты... - выдохнул он с такой счастливой улыбкой, что мне стало не по себе. Ещё тяжелее стало, когда мальчишка неожиданно обхватил меня обоими руками за шею и стиснул так, что я едва не закашлялся. Отстраниться я не успел: он отпустил меня первым, с чисто детской непосредственностью переключаясь с одного на другое. - Теперь тебе придется отдать винтовку, да? Прости, это я виноват, я больше не буду, я буду осторожней...
Обернувшись туда, где прогремел взрыв, Олег несколько секунд напряженно вглядывался в черные клубы, затем со вздохом посмотрел на меня.
- Робота жалко, - сказал он.
Я едва не сплюнул. Торговец, оказавшийся у меня за спиной, хмыкнул и молча протянул руку. Я так же молча вложил в неё винтовку. Ощущения не изменились: я расставался с ней без жалости.
- Вашу мать, - хмыкнул торговец, - вот это было зрелище! Да ты в рубашке родился, парень!
Олег в ответ улыбнулся и не слишком уверенно пожал плечами.
- Рад был сотрудничеству, - ухмыльнулся торговец, и, повернувшись, неспешно отправился к тому, что осталось от мистера Помощника.
Олег проследил за ним взглядом и посмотрел на меня.
- У тебя кровь течет, - сообщил я, стараясь не смотреть ему в глаза.
- Да ну, - удивился мальчишка, потер рассеченный осколком лоб, поморщился, посмотрев на окровавленную руку, и уже знакомым движением пожал плечами, тут же улыбнувшись. - Царапина, Франко! К утра и следа не останется.
Мысленно я усмехнулся: чтобы к утру от такого глубокого пореза не осталось и следа, нужно было вколоть себе штук пять стимуляторов, и то, никто не мог дать никаких гарантий, что туда не занесется инфекция. Олега мои сомнения, видимо, волновало мало: смертельная опасность миновала, жизнь снова была прекрасна, темные глаза сияли, а на меня мальчишка смотрел теперь с таким нескрываемым восхищением и щенячьей преданностью, что я поспешил отвернуться.
И успеть увидеть спину Олега, побежавшего назад, к месту, где он простоял недавно почти два часа. Другой бы уже сто раз убежал за тысячу миль, памятуя о страшном опыте, но не этот. Он захватил свой рюкзак, и я слегка удивился: зачем? Оставлять вещи я не хотел; решил дождаться мальца. Далеко бы он не ушел, это я знал точно, но в сердце закралась неприятная мысль: что, если он снова окажется в опасности? Тут же вспыхнуло раздражение. С чего бы мне так волноваться об этом мальчишке, который с самого нашего знакомства приносит одни только неприятности?
- Франко, - запыхавшись от бега, Олег появился передо мной как раз в тот момент, когда я уже собирался закидывать рюкзак к себе за спину. - Ты чего делаешь? - поинтересовался он. - У тебя же рука болит, тебе нельзя! Вот, - как всегда без перехода сменил тему он, - это тебе. Я знаю, что у тебя ещё есть, но мне будет спокойнее, если у тебя будет больше, на всякий случай. Ты старый, вечно влипаешь в неприятности, будет лучше, если это будет у тебя. Ну и кроме того, - решил совсем добить меня Олег, отбирая рюкзак и закидывая себе за плечи, - я тебе должен много раз. Считай, отдаю проценты, - мальчишка сверкнул белозубой улыбкой, и замер, точно ожидая от меня команды.
Я медленно осмотрел его с ног до головы. Стимуляторы, целая упаковка, около двадцати штук, покоились теперь где-то на дне моего рюкзака, куда он умудрился их впихнуть, толкая свой монолог. Для того, чтобы купить такое сокровище у торговца, требовалась куча оружия, патронов - или денег.
- Я своими деньгами расплатился, - не стал ждать вопросов Олег, - может, продадим ему ружья, Франко? У него ещё антирадины были и вода... Вода! - вдруг встрепенулся он. - Пить жутко хочется... только денег у меня не осталось. Я... как бы... сюрприз сделать хотел.
Он немного виновато, но радостно улыбнулся, потирая лоб, и я с легким удивлением отметил, что кровь и в самом деле уже свернулась, остался только глубокий темно-красный порез, не доставляющий улыбчивому парнишке из Убежища, по-видимому, никаких неудобств.

1.

Франко обменял всю связку ружей вместе с патронами на антирадины и припасы. Я стоял в стороне, глядя на развороченную воронку, оставшуюся на том месте, где была мина. Рядом возился торговец с тем, что осталось от робота. Я хотел помочь, мне казалось, его ещё можно починить, но Франко цыкнул на меня, и я оставил свои соображения при себе.
Странно, что он так легко отдал за меня свою плазменную винтовку. Пусть не врет, что мне придется отрабатывать - эдак я продамся в рабство лет на десять. Но если бы он только знал, какую благодарность я теперь к нему испытывал! А впрочем... ему лучше не знать.
На самом деле, я всё ещё отходил от потрясения - стоять почти два часа, зная, что под ногой мина, оказалось не слишком приятно. Но и не так уж страшно - я был уверен, во-первых, в том, что слишком юн, чтобы умирать, во-вторых, что Франко меня не бросит, и в-третьих, что когда-нибудь я всё равно умру.
За три недели самостоятельного исследования Пустошей я встречал разных людей: замучанных проблемами выживания жителей, так похожих на среднестатическое население Убежища, мародеров и рейдеров, даже ученых, пытающихся придумать что-то, никому в частности не нужное, но в общем и целом долженствующее принести пользу человечеству - но никто из них не смог заинтересовать меня так, как Франко. Он знал и мог всё, и я был рад, что ему не тяжело показать и научить меня чему-то новому. Он спас мне жизнь, уже не единожды, и, собственно, ничего такого взамен не требовал.
Нет, определенно, я никогда не встречал людей, подобных Джанфранко. Взрослые в Убежище в его возрасте уже либо умирали, либо были уязвлены болезнями настолько, что никак не могли быть защитниками, или даже наставниками. В Убежище не было никого, кого бы я с чистым сердцем признал выше себя, и никого, кого бы я желал видеть своим отцом.
Мысль заставила вспыхнуть, и я поспешно отвернулся от торговца, что-то горячо обсуждавшего с моим спутником. Я едва подавил в себе неожиданный порыв. Только сейчас, может быть, впервые в жизни, я понял, как сильно мне этого не хватало все эти годы. Того, кто научит, поможет - черт побери, да просто будет в моей жизни.
Так надоело быть одному - в Убежище, где меня считали забавным парнем, но всё равно сторонились, на Пустошах, где моей помощью с удовольствием пользовались, но в свою жизнь не пускали. Люди, казалось, точно сговорились никому и ни во что не верить, и не радоваться даже той малости, что у них была.
Франко, может быть, тоже не умел. Но он появился в моей жизни, и пока что никуда не уходил. Страшно было думать о том, как я переживу, если снова останусь один. Нет, не так. Страшно, потому что я этого не переживу. Стоять в одиночестве, глядя на удаляющуюся спину того, к кому успел так сильно привязаться.
Я только надеялся, что он никогда не узнает о том, что я думаю.

Я молчал, наверное, с минуту. В голове не укладывалось решительно ничего. Дневник... вначале я подумал, он принадлежал отцу Джанфранко, теперь, судя по имени прежнего владельца, я склонялся к мнению, что это был друг отца. Или, черт побери, вообще достался моему спутнику случайно.
Ну почему он мне ничего не говорит?
На миг в душе вспыхнула обида, но я очень быстро взял себя в руки. Получить ответы на все вопросы я мог только одним способом: как можно дольше удерживая Франко возле себя. Если он уйдет, эта загадка Пустошей, этот человек, так и останется неразгаданной.
- Тогда мне придется добираться до Ривет-Сити через Пустоши, - как можно спокойнее сказал я.
Главное, ничего не испортить. Пусть Франко было на меня плевать, но я считал его другом. Первым другом, после плюшевого медведя, и ни от того, ни от другого я не ждал взаимности. Просто... я надеялся, что могу быть полезным. Хоть кому-то в этом мире.
Придется потрудиться, но Франко должен мне поверить.
- Почему? - хмуро поинтересовался мой спутник.
- Потому что в лабиринтах метро я могу заблудиться, - очень стараясь, чтобы голос звучал ровно, ответил я. - Я ненавижу подземелья. Тебе не кажется это глупым, выбраться из-под земли, чтобы сдохнуть под нею же?
Когда мой голос дрогнул, я удивился, наверное, больше, чем Джанфранко. То, что я вначале предполагал хорошей актерской игрой для убеждения моего спутника составить мне компанию, оказалось правдой намного больше, чем я сам того ожидал.
Я аккуратно отсоединил шнур от своего пип-боя и посмотрел мужчине в глаза. Мне показалось, в них мелькнуло что-то, похожее на сомнение, и я решил не терять момента.
- Доведи меня до Ривет-Сити, - попросил я. - Или хотя бы выведи из туннелей метро. Потом пойдешь, куда тебе надо.
- Зачем мне это? - спросил мужчина, больше, как мне показалось, у себя, чем у меня.
- За компанию, - обезоруживающе улыбнулся я. - Просто так, Франко.
Он посмотрел на меня, ничего не сказал, и сердце у меня упало. Не получилось. Я снова, уже в который раз, мысленно встряхнул себя, отбросив обиду и разочарование на самое дно души, и улыбнулся ему в спину. У меня осталось не так много времени, а утром мы расстанемся, наверное, навсегда.
Глупо тратить драгоценные часы на ссоры и подавленное молчание.
- Так и не расскажешь, откуда у тебя шрам?
На этот раз я не услышал даже привычного "отвали", поэтому без лишних слов продолжил чтение дневника. Мысли путались, непрошеное чувство, такое, будто со мной обходятся плохо, мешало думать, но я очень старался на всё это не обращать внимание. Завтра у меня уже не будет такой возможности - узнать об этом человеке больше.
- Спать собираешься? - спустя какое-то время спросил меня Джанфранко.
Я ответил не сразу; вначале дочитал последний абзац и со вздохом закрыл дневник, на несколько секунд прикрывая глаза. В памяти навсегда отпечатался текст, картинки, мельчайшие детали того, что я видел. Учителя в Убежище говорили, что с такой феноменальной памятью я мог бы стать великим ученым - но путь науки меня не прельщал. Я был слишком неусидчив и нетерпелив, чтобы заниматься исследованиями изо дня в день, зачастую годами не получая результата. Нет, на таких людей я насмотрелся в Убежище, и, если честно, боялся стать одним из них.
До недавних пор я вообще плохо представлял, кем хочу быть.
Но это до недавних пор.
Я открыл глаза, посмотрел на Франко и улыбнулся.
- Нет, - ответил я. - Теперь я должен подумать.
- Да ну, - слегка удивился мужчина, поднимаясь из-за стола. - Умеешь?
Колкость я предпочел не заметить. Спать мне действительно не очень хотелось - в крайнем случае, я вполне мог уместиться и в кресле. Со сном проблем у меня никогда не наблюдалось - я мог заснуть когда и где угодно, не просыпался даже если поблизости взрывалась граната, и положенные четыре-пять часов в сутки мне обычно хватало.
- Ты старше и ты больше устал, - вслух рассудил я, не замечая, как тяжелеет взгляд Франко. - А я хочу ещё раз перечитать.
Взгляда, которым одарил меня Джанфранко, я уже не видел. Как он лег спать, тоже. Сам я заснул где-то на середине повторного чтения, а проснулся уже под утро.

Я молча накинул поверх своего полупустого рюкзака тяжеленный мешок Франко и уже на ходу затянул ремни. Мой спутник и в самом деле спешил убраться из гостеприимной гостиницы. Как ни была неудобна канистра с водой, её я тоже захватил, хотя во мне начало нарастать прежде неведомое глухое сопротивление.
Наверное, это первый раз в жизни, не считая совсем уж бессознательного детства, когда я испытал что-то, должно быть, очень близкое к обиде.
Как-то раз, когда мне было десять, я обидел своего сверстника, поиздевавшись с его глухоты. В тот раз мне очень доступно объяснили, почему нельзя показывать свое превосходство, и с тех пор я ни разу не позволял себе даже шуточных мыслей в отношении жителей Убежища. Мальчик, которого я обидел, стал моим лучшим другом на время нашего взросления, и легко простил меня, но мне было стыдно долгие годы. Он не дожил до четырнадцатилетия несколько дней, и, пожалуй, я страдал больше, чем его родители.
О том, чтобы обидеть меня, речи вообще не шло. Во-первых, меня сторонились, а во-вторых, я никому бы не позволил обидеть себя. Здесь, на Пустошах, люди встречали меня настороженно, но достаточно спокойно: никому не хотелось наживать дополнительных врагов. И вот я встретил Франко, и с первых же минут позволял ему в отношении себя то, что ни при каких обстоятельствах не позволил бы другим.
Мы миновали блок и свернули на боковую улицу. Торговец с гранатометами догонять нас не спешил, и мы без проблем выбрались из города. Пустошь встретила нас ласковыми лучами и рассветной прохладой: будь я в другом настроении, я бы порадовался и этому, и клочку голубого, как на картинках, неба, выступившего из-за рыжих облаков.
Мы прошагали молча, наверное, несколько миль. Франко шел впереди, я, с поклажей, плелся за ним след в след. Затем мы взобрались на холм, и, не удержав равновесие из-за проклятой канистры, я поскользнулся и съехал на коленях к самому подножию.
Шаги сзади затихли: Франко остановился. Я утвердил канистру в земле, скинул с себя его рюкзак и уселся на землю, сосредоточенно рассматривая порвавшиеся на коленях штаны. Колени наверняка тоже были стерты, но это так, дело нескольких минут, прежде чем кожа снова станет гладкой. А вот штаны было жалко. Когда-то светлые, с удобными карманами, теперь они выглядели как серые лохмотья. Возникло острое желание переодеться в униформу Убежища, но я отмахнулся от мысли: портить ещё и её не хотелось.
- Есть хочешь? - неожиданно спросил Джанфранко.
Я передернул плечами, не двигаясь с места. Есть я всегда хотел, но не признаваться же в этом человеку, который недавно едва не задушил меня.
Мысли вертелись в голове, постепенно выстраиваясь в стройный ряд. Смотритель говорил, я хорошо соображаю. Проанализировать я мог, иначе не был бы лучшим программистом Убежища, но отвечать на вопрос, ответ которого зависел не от меня, считал бессмысленным.
Внезапная вспышка ярости была вроде бы несвойствена Джанфранко, его темпераменту, осторожному образу жизни. Даже убивал Франко без ненависти, спокойно, как будто выполняя ежедневную работу. Тогда почему именно я вызывал в нем такую неожиданную, неконтролируемую ярость, граничащую с бессилием? Мне казалось, уж он-то, человек со стальными нервами и огромным опытом за плечами, может держать себя в руках.
Наверное, сам Франко тоже так думал.
- Возьми.
Я мельком глянул вначале на протянутую мне консерву, затем на самого Франко. Мужчина не смотрел на меня, и я тоже отвернулся.
- Не хочу.
Он помолчал, затем я услышал, как он усаживается рядом.
- Возьми, - повторил Франко. - Следующий привал уже под землей.
Я вскинул на него глаза. Мой спутник смотрел за горизонт, и я вдруг понял, что он очень старается не смотреть на меня.
- Ты же хотел уйти, - напомнил ему я. - Ночью. Не дожидаясь, пока я проснусь.
Франко бесшумно вздохнул, не разжимая губ.
- Ты, наверное, привык быть один, - не думая, что говорю, проронил я. - Почему передумал?
Франко молча протянул мне консерву, и на этот раз я её принял.
- Потому что Пустошь убьет тебя, - ответил он. - С твоим умением вступать в неприятности. Я провожу тебя до Ривет-Сити, на авианосец пойдешь без меня.
Я постарался подавить первый всплеск радости. Не знаю, почему, но мне было очень важно, чтобы Франко шел со мной. Рядом со мной никогда не было человека, на которого я бы равнялся, никого, у кого бы мне стоило учиться, никого, с кем я бы чувствовал себя так же уверенно, как с ним.
- Тебе это, наверное, непривычно, - сказал я. - Прости меня, Франко. Я постараюсь лучше учиться у тебя.
Франко снова издал какой-то странный звук, не то вздох, не то усмешку. Я открыл свою консерву, задумчиво прожевал один кусок мяса, и вдруг вскинулся, глядя на своего спутника.
- Ты сказал, пойдем под землей?
Франко кивнул; я помолчал.
- Так быстрее?
- Да.
- А через Пустошь? - с надеждой спросил я.
Последние недоразумения для меня были улажены, Джанфранко, как мне показалось, тоже вздохнул с облегчением. Я передал консерву мира спутнику, дожидаясь ответа.
- Через Пустошь дольше. И опаснее.
Я кивнул, не продолжая дальше неприятную тему. Под землей, в туннелях метро, может и было безопаснее, в чем я сомневался, но там были две вещи, которые я ненавидел, и одна, которую я даже не мог предугадать. В метро была тишина и замкнутые пространства. Нет, я не боялся. Но идти в одиночку никогда бы не решился.
К станции метро мы подошли ближе к вечеру, привал делали только два раза. Вход располагался у разбитой трассы, вдоль которой приютилось несколько покрытых трещинами домишек. Длинная лестница вела под землю, большой рекламный щит перекосился, и я не стал даже пытаться прочесть название станции. Похоже, маленькое поселение когда-то было пригородом - сейчас от него осталась одна станция.
К этому времени ясная погода, стоявшая с самого утра, и редкие клочки голубого неба сменились мутными, едва различимыми из-за облаков звездами, и я несколько минут простоял, восхищенно разглядывая их, прежде чем меня окликнул Франко. За предыдущих три недели звезды повидать мне не довелось: должно быть, погода стояла не такая чистая. Пустошь оживала, и мне совсем расхотелось идти под землю.
- Олег, - негромко окликнул меня Франко.
Я посмотрел на него: мужчина приложил палец к губам, и я огляделся. Тихое поселение, должно быть, было совсем заброшено, и только много позже я понял, почему люди не стали селиться в неплохо сохранившихся домах поблизости от подземного входа.
Но, видимо, гости в городишке были.
- Рейдеры? - шепотом спросил я, и Франко кивнул, напряженно оглядываясь по сторонам.
Я услышал голоса, громкие, пьяные, хохот не менее, чем десятерых человек, и звуки выстрелов.
- На соседней улице, - одними губами проговорил мужчина. - В метро, живо!
Возражать времени не оставалось: перепрыгивая через три ступени, я первым достиг ржавых ворот. Франко добрался туда вторым, и я скользнул внутрь.
Как только дверь захлопнулась за Франко, я ощутил в полной мере, почему не хотел идти под землю. Это как если вернуться в прошлое, в Убежище, куда я так не хотел возвращаться. Франко не понимал, не мог понять, а я всегда знал, что должен выбраться - и больше никогда не возвращаться. Я не мог совладать с глупым, бессмысленным страхом, но что-то подсказывало мне, что так правильно. По ночам мне снились кошмары - но не про Пустоши. Я боялся вернуться в Убежище.
А тут, помимо стен и потолка, было ещё и темно.
- Куда дальше? - шепотом спросил я, включая подсветку пип-боя.
- Вперед, - не став тратить аккумулятор своего пип-боя на освещение пути, приказал Франко. - Судя по карте, через несколько миль будут административные помещения, там отдохнем, потом пойдем дальше. Через сутки мы должны выйти вот здесь, - Франко тыкнул пальцем в карту, - и оттуда до Ривет-Сити рукой подать.
- Мы побываем в Вашингтоне? - не поверил я, разглядывая карту.
- Мы постараемся его обойти, - обрезал Франко.
Я пропустил его: он пошел первым. Пройдя несколько подземных переходов и пролетов, мы спустились на железнодорожные пути, и пошли по ним на юг. Наверное, около часа мы шли молча, я нес канистру и рюкзак Франко в руках, чтобы в случае опасности отпустить их и взяться за винтовку, когда впереди раздалось шипение и душераздирающие звуки.
- Ч-что это? - я схватил Франко за руку, одновременно перехватывая винтовку поудобнее. - Кто это?
- Стреляешь метко? - поинтересовался Джанфранко.
- Да, - не задумываясь, ответил я. Если я в чем-то и был уверен, так это в стрельбе и программировании.
- Тогда целься в голову. Лучше, конечно, в позвоночник, с перебитым позвоночником даже мертвецы не бегают...
- В каком смысле - м-мертвецы? - переспросил я, щурясь на опасный поворот.

Педантичность Франко меня одновременно поражала, восхищала и удивляла. Я никак не мог понять, глядя на него, правильно ли то, как он живет, и чувствовал, что для окончательной разгадки этого человека мне всё-таки не хватает какой-то детали. Я не мог знать, чем именно окажется эта деталь, явно относящаяся к его прошлому, но для ответов на вопросы она была необходима. Я не был бы лучшим программистом Убежища, если не мог бы анализировать и делать прогнозы - и кстати, Смотритель в этом плане меня всё-таки высоко ценил.
Джанфранко был теперь моей целью; я хотел знать его прошлое и увидеть будущее. У меня бы получилось, у меня всегда получалось, если я сильно хотел. Но, похоже, настоящее и будущее этого человека оставались для меня пока что темными. Следовало подождать.
Уж что-что, а ждать я категорически не умел. Я сходил с ума от бездействия и ожидания, и, устав наблюдать за методичными движениями ножа, соскребающего с влажной кожи щетину, вскочил и принялся расхаживать по складу. Страх быть услышанным гулями брал своё: ходил я осторожно, стараясь не шуметь, заглядывая в каждый угол. В самом деле, мародеры растащили всё, что могло быть мало-мальски полезным: полки оказались почти полностью пусты. В одном из ящиков стола я нашел финансовые расчеты; от нечего делать я вновь уселся на стул и принялся их изучать.
- Интересно? - услышал я спустя минуту.
Я поднял голову. Франко покончил с бритьем и теперь складывал свои вещи обратно в рюкзак. На меня он смотрел не то с насмешкой, не то с интересом ученого, разглядывающего под лупой насекомое. Мне стало досадно.
- В каком-то смысле, - ответил я, откидывая толстый пакет расчетов в сторону. - Неудивительно, что у заведующего складом в конце квартала такая недостача. Складу требовался более квалифицированный бухгалтер.
Франко косо глянул на меня, и я со вздохом пояснил, подсаживаясь ближе к канистре, чтобы наклонить её и напиться:
- Две грубые ошибки. Уж не знаю, как можно было так промахнуться. Даже младенец понимает, что корень из 732736 никак не 853. С другой стороны, бухгалтер мог случайно набрать это число вместо 856, но тогда почему он исправил долю погрешности в расчетах? За такой обман в Убежище на месяц отправляют на монтажные работы...
Я задумался и честно прибавил:
- Если заметят, конечно.
Воспользовавшись молчанием Джанфранко, я приложился к канистре. За водой мой спутник следил строго, но, во-первых, пить я хотел всегда даже больше, чем есть, а во-вторых, нести её стало бы намного легче, если отпить больше.
- Спать хочешь?
Я решительно помотал головой. На сон у меня уходило мало времени, а тем более здесь, в темноте, под давящими слоями железобетона, в холодящей кровь близости от ходячих мертвецов... спать мог только такой, как Франко.
- Тогда останешься на посту, - распорядился он. - Дверь тяжелая, они сюда вряд ли вломятся, но будь настороже.
Я совсем отчаялся. На самом деле Франко, конечно же, был прав: наверху наверняка глубокая ночь, мы на ногах с рассвета, надо отдохнуть, пока есть возможность. И всё-таки за приготовлениями своего спутника ко сну я следил с нарастающей тревогой: он сейчас заснет, а мне коротать часы в тишине, темноте и опасности.
Я поражался. Как можно спокойно бриться, спать, есть, когда кругом ни условий, ни хотя бы безопасности! Похоже, привычки сильнее...
Когда Франко уснул, я вместе с винтовкой и мешком перебрался поближе к нему - даже спящий Джанфранко вселял в меня уверенность. Чтобы хоть немного забыть о том, где я нахожусь, я принялся в третий раз перечитывать дневник. Заняться мне было положительно нечем, и, прочитав вновь дневник от корки до корки, я снова задумался о своем спутнике.
Уж не знаю, почему он решил остаться после того, как едва не придушил меня, но Франко по-прежнему не хотел идти в Ривет-Сити. В его глазах, впрочем, я видел нечто, что вселяло в меня надежду. Мне придется потрудиться, но Франко пойдет со мной - в конце концов, не бросил же он меня после встречи с супермутантами, когда я отстал из-за распухшего колена. Не бросил и тогда, когда я стоял на мине. Если я всё понял правильно, мне удастся заставить Франко идти со мной.
Если мы отсюда выйдем, конечно.
В мертвой тишине метро любой звук бросал в холодный пот. Я уже не дергался на каждый посторонний скрип проржавевшей двери или периодические глухие стуки в коридоре, но когда после нескольких часов ожидания напряженный слух различил шипение, причем близкое, точно гуль стоял за спиной, я подскочил, в панике оглядываясь. Мы были одни на складе; но животный ужас едва не побудил меня растолкать Джанфранко немедленно, причем ногами.
Звуков в коридоре как будто прибавилось; несколько минут я ещё выжидал, удивляясь порогу собственного хладнокровия, потом опустился на корточки и энергично встряхнул Франко за плечо.
- Т-твою м-м...
Я с опозданием понял, что потряс Франко за больное плечо, но извиняться не стал.
- Там в коридоре... шумно, - коротко пояснил я.
Джанфранко прислушался, услышал то же, что и я, и поднялся.
- Учуяли, - равнодушно бросил он. - Собирайся.
- Будем идти? - не поверил я. - Вот так вот? Не дождемся, пока они уберутся?
- Они не уберутся, - отрезал мужчина. - А вот их собратья могут и набежать. Целых два человека - достаточно, чтобы устроить целый пир, не находишь?
Я молча подхватил вещи, снимая винтовку с плеча. Франко я пропустил вперед. Мужчина приоткрыл дверь, прислушался, и распахнул её шире, выбираясь в коридор. Торопясь выйти из ставшего для меня опасным без присутствия Франко склада, я выкатился следом, едва не наткнувшись на замершего посреди коридора мужчину.
- Не успеем, - процедил он, доставая пистолет из кобуры. - Много их... За мной!
Мне дважды повторять не надо: я припустил вслед за старшим товарищем, стараясь не оглядываться. Шипение чудилось мне едва ли не у самого уха, и я даже не сразу понял, куда мы бежим.
- Сзади, - крикнул Франко, и, развернувшись, я всадил очередь в подбегавшего к нам гуля.
Отпрянув от падающего тела, я врезался в Джанфранко, едва не потеряв равновесие.
- Дай сюда!
Он выдернул винтовку из моих рук, перебрасывая мне пистолет, и, принимая во внимание пусть и заметно полегчавшую, но все же неудобную канистру в моей руке, это было мудрым решением.
- Бежим, - дернул меня Франко.
Мы свернули в боковой коридор, ведущий в мокрый, залитый водой зал. Франко быстро огляделся и метнулся к противоположному углу, не обращая внимание на непрерывное шипение. Я понял, куда торопился мужчина: в углу висела лестница, ведущая, очевидно, на более высокий уровень метро.
- Наверх!
Я послушно подпрыгнул, с трудом подтягиваясь на одной руке, и с максимальным ускорением полез наверх. Мельком обернувшись, я едва не замер от ужаса: на ноге Франко, запрыгнувшего на лестницу следом за мной, повис гуль, неестественно изворачиваясь, чтобы вцепиться зубами в его лодыжку.
Винтовка Франко коротко затрещала: гуль полетел вниз, спихнув с лестницы своего собрата. В воде зала столпилось не менее двух десятков гулей, безумных, ослепленных жаждой теплой крови, бесноватых...
- Лезь вверх! - заорал Джанфранко, и я почти взлетел по лестнице, выбивая закрытый люк собственным плечом.
Слава Богу, он оказался не заперт: я подтянулся, выкидывая впереди себя вещи, и глянул вниз: Джанфранко сорвал с пояса несколько гранат, вылетел из люка вслед за мной, и бросил их вниз, одну за другой.
Я захлопнул крышку и провернул ручку: взрывы и многоголосый вой показались приглушенными, и я вздохнул с облегчением, точно нас от гулей отделяло не полметра железобетона, а по меньшей мере несколько миль.
- Вставай, - распорядился мужчина.
Я слабо улыбнулся ему. Мы выжили! Жаль, что Франко разучился радоваться таким мелочам; я лично был счастлив до безобразия.
Мы оказались в чистом широком коридоре с тускло мигавшими лампочками и рекламными вывесками. Я с удивлением смотрел на аккуратные пыльные лавочки вдоль стен и урны для мусора, сломанный торговый автомат у столба, и две лестницы, одну ведущую вниз, заваленную обломками обрушенного потолка, и вторую наверх. Оттуда лился серый свет, и я с надеждой посмотрел на своего спутника.
- Придется выбираться, - с явным неудовольствием подтвердил мои догадки Франко. - Назад ходу нет, придется идти на поверхность.
Я даже не попытался скрыть радость, широко улыбнулся, разве что в ладоши не захлопал. С туннелями метро покончено, впереди ждала Пустошь, и до чего же я был рад встретиться с ней!
- Скорее, - позвал меня Франко.
- И где мы выйдем? - жизнерадостно спросил я его, подбегая ближе.
Франко даже не посмотрел на схему метро, висевшую на стене.
- Вашингтон, - хмуро ответил он. - Северо-запад.